Дмитрий Сафонов - Дорога на остров Пасхи

Правильно… А кто знает, как правильно? Я и сейчас-то не знаю. Так что же я хотел от Арти, которому тогда было только семнадцать, и все для него казалось черным или белым? Оттенки серого он научился различать позже. А тогда – все только черное или белое. Да что я говорю? Отцу в ту пору исполнилось сорок, а он так и не видел серого. Но означало ли это, что он сдался без борьбы?

Мне вдруг вспомнился один эпизод из детства. Мы с отцом идем по улице, и на асфальте лежит рекламный щит. Его выставили перед магазином, завлекая покупателей «дешевой, но необычайно качественной» обувью. В тот день дул сильный ветер, и щит упал. Все проходили мимо, никто не обращал внимания. Только отец подошел и поднял его. Я засмеялся и спросил, радуясь случаю ввернуть новое словечко, услышанное в школе: «Ты что, крайний?».

Он даже не задумался над ответом. «Почему? Нет. Но кто-то же должен это сделать». Для него тут не было вопроса: если кто-то должен – значит, он. Как в фильмах про войну (жаль, что их теперь редко показывают): «Добровольцы есть?». И отец, не задумываясь, шагал вперед. Он знал, что он должен.

Я думаю, он плакал, выводя два этих коротких слова: «Я ушел». Но он имел на это право: потому что никто этого не видел.

– Папа на следующий день переехал к нам, – успокоившись, продолжал Арт. – Он сразу почувствовал себя хозяином в доме. Первое, что он сказал маме, переступив порог: «Проверь, на месте ли все деньги и драгоценности». И это была их первая ссора в новой совместной жизни.

Арт оказался хорошим парнем. Искренним. И мне уже не хотелось быть с ним едким. Я улыбнулся и тихо сказал:

– Знаешь, Арти… Деды Морозы ничего не воруют. Зря их стреляют на финской границе…

Между тем дело близилось к закату. Оранжевый диск солнца, рассыпая огненные брызги, уже начал вгрызаться в горизонт, как циркулярная пила в толстую доску. А мы так и не дошли до конца. Так и не обследовали сарай.

Арт опять спросил меня про сигареты и, не дождавшись ответа, махнул рукой.

– Пошли!

Представляю, какое это было зрелище: двое парней с помятыми физиономиями, разбитыми кулаками и блуждающими улыбками, крадучись, пробирались в сарай, словно собирались воровать соседских кур. Но только нас ожидало испытание потяжелее.

Мы опять стали обходить «УАЗик» с двух сторон. Не понимаю, почему мы это делали? Почему не пошли друг за другом? Опасались, что отец неслышно проберется с другой стороны и ускользнет от нас? Или опасался только я один? Трудно сказать, но почему-то мы обходили машину с разных сторон: Арт справа, а я – слева.

Мы встретились на том месте, где начали драться. Прошло всего ничего – несколько минут, но теперь это глупое происшествие казалось таким далеким. Нереальным. Мы с удивлением смотрели друг на друга и недоумевали: как это могло случиться?

Конечно, я был неправ. Виноват мой дурной характер. Но ведь и у Арта он тоже был не сахар. Ладно, чего уж там.

Скорее всего, причина была в напряжении, которое ощутимо сгущалось в воздухе по мере того, как мы все дальше и дальше заходили в сарай. Драка помогла нам выплеснуть его, но сейчас оно возникло снова. Я боялся до чего-нибудь дотронуться; мне казалось, что в ту же секунду из-под моих пальцев посыпятся голубые электрические искры.

Внезапно послышался тихий протяжный вздох. Я замер, краем глаза успев заметить, что Арт тоже весь напрягся и стоял, не шелохнувшись. Значит, он тоже слышал этот вздох? Значит, мне не почудилось?

Робкая надежда шевельнулась в моем сердце. Сейчас мы повернем направо, войдем в горизонтальную палочку буквы «Г» и увидим отца, тихо посмеивающегося над двумя глупыми парнями, не нашедшими нужных слов и решившими свои проблемы с помощью энергичных жестов. И он нам скажет… Интересно, что же он нам скажет? Выдаст свой очередной афоризм? Громко захохочет, увидев разбитый нос Арта и мою ссадину на затылке?

Звук повторился. Но теперь он больше походил не на вздох, а на шелест. Тонкий, еле уловимый шелест.

Мы переглянулись и, по-моему, даже кивнули, но не тронулись с места, словно чего-то боялись. Не знаю точно насчет Арта, а я все еще боялся. Меня не покидало ощущение чего-то неизбежного, неотвратимого. Даже не столько неотвратимого, сколько необратимого.

Звук повторился в третий раз. Теперь он был громче, и мы смогли явственно разобрать, что это действительно шелест. Так шуршит плотная полиэтиленовая пленка, которой накрывают парники. Но откуда в сарае взяться парнику? Бред какой-то.