Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

А что сегодня?

Волею судеб еще в ноябре прошлого года он забронировал билет в Нью-Йорк на 16 января. В те дни никто и подумать не мог, что 15 января станет красным днем календаря, как бы бархатной революцией, когда в Послании Путин заявит о поправках в Конституцию и через час отправит в отставку Медведева. Сама дата Послания была неизвестна. Но как сошлось, а! Он улетал из Москвы словно на переломе эпохи. И до сих пор ему толком неизвестно, что происходит в России, — кроме фамилий нового премьера и его первого зама. В съемной квартире русских телеканалов нет, а все, что говорят и пишут в Америке о России, ничего общего не имеет с теми «телодвижениями» власти, которые волнуют Аркадия. Это он понимал отчетливо.

Но что же все-таки творится в России? Подлевский не был политическим ясновидцем, однако понимал: меняя Медведева на Мишустина, — какой простор для «медвежьих» каламбуров! — Путин капитулирует перед реалиями экономической жизни. Раньше он говорил, что они с Медведевым «одной крови», но на деле у них слишком разные жизненные установки. Два года — коту под хвост! К правительству Медведева накопилось слишком много претензий: не только слабое, но и притормаживает рост экономики. И что? А разве нет претензий к Путину — чего он так долго тянул с заменой премьера и правительства? Конечно, есть, и очень большие. Это означает, Путин вынужден включить форсаж, реабилитируя себя в глазах народа за двухгодичный простой, времени у него остается не так много. Тревожное предчувствие завтрашнего российского дня нагоняло на Аркадия тоску. Он вспоминал, как один из столпов либерализма — начальник Академии госслужбы Мау говорил, что у Белоусова «дирижистские наклонности», маскируя расплывчатой формулировкой экономические разногласия с ним. Контекст эпохи, похоже, менялся — вместе с элитными раскладами. Как теперь с пользой устроиться в жизни?

Грядущее, которого он опасался, — грянуло.

«Да ведь есть и пример Трампа!» — Подлевский вспомнил, как Гарри Родворн говорил об особом внимании всего мира к внутренним проблемам. А еще он говорил... Это для Аркадия было внове... Оказывается, в годы Второй мировой благодаря огромным заказам американцы очень хорошо зарабатывали. Но финансовые власти искусственно ограничили потребление, сделав упор на накоплении частного капитала. Зато после войны эти накопления потоком хлынули в жилую сферу, колоссальная покупательская мощь заново и создала Одноэтажную Америку. «Какая еще рука рынка! — возмутился Подлевский и в своей манере передернул плечами. — В чистом виде масштабное госпланирование финансов».

Кроме того, Родворн говорил о каком-то американском ученом, который в середине пятидесятых прошлого века изобрел вакцину от полиомиелита. «Он не запатентовал это лекарство, — рассказывал Гарри, — чтобы оно стоило дешевле и было доступно миллионам людей. Сегодня, на фоне запредельного жлобства фармацевтических монстров, этого благородного человека у нас вспоминают все чаще».

Подлевский поднялся и медленно побрел к фасадным воротам Центрального парка — где биржа прогулочных извозчиков и велорикш, напротив «героя» множества голливудских фильмов старого 18-этажного люксового отеля «Плаза» с плечистыми парнями у входа. Не зная конкретных московских обстоятельств, Аркадий интуитивно чувствовал — нет, пожалуй, трезво, умом понимал, что российские реалии начинают круто меняться. Его закулисный фриланс, то есть заработок на теневых сделках, перестанет давать доход. Этот Мишустин ужесточит паршивое управление экономикой, для того и возвышен. Подлевский с его связями станет просто лишним. Да и сохранятся ли связи?

В Москву он звонил редко, лишь для того, чтобы напомнить о своем существовании. Московская жизнь вообще отодвинулась в сознании Подлевского куда-то на задворки. Он оплатил квартиру почти на год вперед, в том числе охранную сигнализацию, и забыл о бытовых проблемах. Закрыл офис, продал машину, уволил Ивана и помощника. Родственники его не интересовали по причине их отсутствия — был сводный брат по матери, но общались они редко, Аркадий даже не известил его о своем длительном отъезде. Правда, в пыльных закоулках сознания иногда мелькала мысль: а что все-таки с Богодуховой? Вместе с ребенком она куда-то исчезла сразу после пожара в Поворотихе, а ведь Агапыч передал, что жертв не было, огонь успели загасить. Подлевский месяца два периодически посылал Ивана дежурить к дому Донцова и на Полянку, к Катерине, но ни разу Иван не засёк ни Богодухову, ни наличия младенца. Словно сквозь землю провалились... Боже, как давно это было! В какой-то другой жизни, целая вечность минула.