Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Мы двинулись дальше. Десятый намеревался купить оборудование для подводного плавания. Он в этом не разбирается. Я также не разбираюсь, но там у меня работает один товарищ. Он соображает в этом.

— Значит, ты — серьезный следователь, — сказал я.

— Да, — ответил Десятый.

— Ты подаешь интересный предмет. Пересечение сфер. Но, может быть, это ты один такой?

— Да. Я — синтетическая личность. У меня не было прошлой жизни. Значит, и кармы никакой нет. Раз я здесь, то я — тот же самый работник Дома. Сначала я и не осознавал этого.

Дождь исполнял первый раунд — это когда бросаются вперед и молотят соперника изо всех сил. Но я люблю дождь — он меняет дислокацию энергетических потоков, эфир как-то особенно закрыт, ты словно бы находишься под колпаков, и это в некоторой степени забавляет.

Я позвонил Морене.

— Ты читал мои записи? — спросил я.

— Да.

— Это не совсем мои. Может быть, где-то живёт мой двойник.

— Ты так думаешь?

— Да. Я видела эту Морену со стороны.

— Хорошо. Что ты делаешь?

— Смотрю телевизор.

— Хочешь, я что-нибудь куплю.

— Купи бук-ридер.

Я размышлял о поэтах, которые знали о существовании мирового дождя — и это явление напоминало бы большую книгу, где каждая страница означала бы отдельно взятое бытие. Шансов перейти с одной страницы на другую нет. Поэт как создатель ритмов, или же вообще — учетчик собственных страстей — может быть вполне интересным литератором, но, если он не бросает вызов, то его путь, по сути, напрасен. Вы спросите — кому он должен бросить вызов, да и что же такое мировой дождь, о котором я начал говорить в начале главы. Так вот — если почти на всех страницах идет дождь, то можно обойтись без дальнейших пояснений, но искать остров в этой бесконечной очереди аналогичных частностей не так уж просто. Но что мы знаем про периоды Потопа?

Поэт взял шпагу, чтобы сделать прокол в ткани замысла. Оттуда потекла вода — дождь шел и в параллельном мире. Он был недоволен, потому что оттуда никто не отвечал, тикали часики, отматывая время по направлению к смерти.

— О вы, часы! — он сделал выпад, уничтожив их.

Это был механический образец, а пружины, как мы знаем, обладают пророческими свойствами. Это был грех. Электронные часы не могли наказать поэта, но...

Мы обращаемся к Рубину Шатинбану, чтобы понять, куда нам дальше двигаться:

Любая монета хорошо отображает возможности — одна сторона, другая сторона, номинал или герб, аверс или реверс, а что до третьей стороны, то она может понадобится лишь в случае необходимости сложных вычислений.

Никто, совершенно никто, не знает, что цыгане появились по воле Улья, но, так как никто не имеет никакого понятия, что такое Улей, то мне придется сделать краткую зарисовку в словах.

Однако, прежде надо описать случаи встречи людей со смертью, но именно такие случаи, когда смерть имела человеческое обличье. Первая история касается шахтеров, которые, пробивая горные породы, набрели на нишу — в свете фонарей они увидели костяного человека, скелета в обличье мушкетера. Незнакомец позитивно щелкнул зубами, приглашая шахтеров продолжить движение — тут предположительно имеет место усиленный характер явления, за чем могут последовать перверсивные светопреставления. А именно — даже если тела шахтеров были извлечены на поверхность, возник прецедент второй жизни, жизни в смерти. Этих шахтеров постоянно кто-то встречает в каменоломнях и поныне.

Именные концепты. Сергей Смерть — смерть на коне. Он путешествует с кошкой по имени Чойс. Хотя, Чойс далеко не всегда осязаем в диапазоне зрения. В наше скупое на вдохновение время конь заправляется бензином наряду с автомобилями. Моровой дождь — это явление, наблюдаемое в промежутках между отдельно взятыми страницами мира — именно этот дождь и помогает Сергею Смерть поглощать большие расстояние, и именно потому он всегда носит плащ. Впрочем, что делает Чойс в ходе таких путешествий, сидит ли она на голове или предпочитает прятаться под полы плаща, мы не знаем.

О наивности гордыни мы хорошо знаем на словах, но практическое, всеобъемлющее, понимание редко к кому приходит. Сергей проводит опыты, хотя его и нельзя назвать большим экспериментатором. Скорее всего, это — поэтика мирового дождя. В невыразимости ее кроется печаль идеального художника, вследствие чего происходит наказание глупцов наиболее вспененной тщеты — а мы знаем, что таковыми часто являются люди творчества или представители власти. Вы удивитесь на счет первого, но уверяю вас, даже путешествие на другую планету не столь занимательно, как вояж по чужим головам.