Фридеберт Туглас - Золотой обруч

Я хочу подробно описать историю этих своих собственных и общечеловеческих страданий. Только вот болтовня газет вдруг напомнила мне обо всем с неожиданной свежестью. Не могу успокоиться. И сейчас мне лишь хочется отдохнуть, отдохнуть…

Я долго болел и предыдущие страницы писал отчасти больным. Нечеловеческим усилием воли я заставлял себя вставать, чтобы позаботиться о себе и о скотине. Некоторые дни проходили как во сне. Не помню, куда я ходил и что делал. Меня трясла лихорадка, и, отправляясь на поле, я обеими руками держался за шею осла, чтобы устоять на ногах. Но животные словно бы понимали меня и мою беду. Всегда такие упрямые, они теперь никуда сами не уходили. Когда я валялся почти без памяти у едва тлеющего огня, они оба появлялись на пороге и долго смотрели на меня неподвижным взглядом.

Раза два я водил их через разрушенные дворы попастись в одичавшем саду. И вскоре они сами научились ходить туда и сами возвращались. Похоже, что они даже стали терпимее друг к другу.

Но однажды они вернулись с пастбища не вдвоем, а втроем: по пятам за Евлалией брела молоденькая козочка, робкая и слегка пораненная. То ли она отбилась от семьи, то ли вся ее семья стала добычей одичавших собак, шныряющих вокруг, а она одна случайно уцелела, — как бы то ни было, с этого дня она осталась у нас и вскоре приручилась. Я бесхитростно окрестил козочку Амикой. Она скачет повсюду и, как маленький ребенок, вносит в нашу жизнь оживление. Как раз в эту минуту она, шаля, засовывает свою шелковистую мордочку ко мне под пиджак, а Евлалия следит за ней издали ревнивым взглядом. Я же кормлю ее из рук самыми нежными листьями салата.

Уже осень, и я каждый раз, как собираюсь с силами, начинаю заботиться о продовольствии на зиму. Какой бы ни была тут зима, осень все-таки урожайнее. Я собрал со своего огорода немало картошки, бобов и гороха, и собрал бы всего еще больше, если бы к концу лета не заболел. К счастью, среди тех, кто совершал набеги на мои посадки, было мало травоядных, однако поля они все же попортили. Я насобирал фруктов в одичавших садах, да и опытный ботанический сад принес мне кое-что. А морская живность чуть ли не сама лезет в мои сети. Сразу видно, что она уже отвыкла от хитроумных преследований человекоподобных существ. А как мне сейчас помогает Данет при перевозке урожая домой!

Примечательно, что едва дальнейшее существование человека становится гадательным, как сразу падает его интерес ко всему окружающему. Так было и со мной во время болезни. Воспоминания о войнах тотчас погасли, и я даже не замечал развалин вокруг себя. Они казались естественными и как бы неизбежными. Лишь бы можно было двигаться и следить за своим полем! И когда мне это удавалось, я бывал почти доволен миром. Чувствую, что с тех пор, как я выздоровел, и до нынешнего дня во мне непрерывно нарастала воля к жизни. Неужто в самом деле можно все забыть и со всем в конце концов примириться?

Странно, снова подумал я, что именно те, кому дано постигать относительность всего, что происходит во времени и пространстве, могут радоваться и огорчаться из-за каких-то пустяков! Сознание бесконечности пространства должно было бы облагораживать человека, убеждать его в смехотворности собственного эгоизма, тщеславия и корыстолюбия. Ведь весь он со своими страстями занимает во вселенной еще меньшее место, чем микроб в капле воды! Подумать только, что свет движется со скоростью 300 000 километров в секунду, но мы уже знакомы с туманностями Млечных Путей, которые находятся от нас в двух миллиардах световых лет. Существуют газовые звезды, чей диаметр превышает расстояние от нас до Солнца, и существуют Солнца в девятьсот миллионов раз более яркие, чем наше! И несмотря на все эти познания, мы разыгрываем трагикомедии жадности и ревности! Мы воюем, охотимся за чужим добром и выпускаем газеты! Из-за ерунды приходим в неистовую ярость! Какая отвратительная бессмыслица!

(Я и сам рассвирепел сегодня утром, когда Евлалия опрокинула ногой кружку с молоком. Но мне это все же позволительно!)

Начинается вторая моя зима здесь. Теперь я уже знаком с этим временем года — помню, от чего страдал в прошлом году, в чем испытывал недостаток. И на этот раз запасся получше.

При виде моих запасов хочется спросить: почему все-таки здесь не оказалось кого-нибудь еще, кроме меня? Ведь ясно, что для него нашлись бы и пища и кров. И не для одного, а для десятков, если не для сотен людей. И местные жители наверняка справились бы со всем лучше, чем я. А кроме того, ведь жили же тут люди, чей уровень жизни был намного ниже, чем сейчас у меня. Город этот известен испокон веков, как город лаццарони! Но все они исчезли, хотя с их точки зрения жизнь теперь стала более удобной.