Любовь Попова - Его птичка

Соседка осталась позади и смотрела за тем, как я все дальше уводил мотылька в полыхающее пламя, навстречу собственной погибели.

– Одно слово и можешь вернуться в свою палату, – прозвучал мой глухой голос, а следом щелчок замка, как преддверие скорой бури.

Готова ли она? Собирается ли здесь остаться? Она не произнесла ни звука, но ее тело было более, чем красноречиво. О, да!

До такой степени, что всё моё естество наполнилось негой предвкушения, а сердце готово было выскочить из груди. Горячее дыхание опалило затылок и волосы зашевелились, будто по нервным окончаниям провели атласной лентой. Она вздрогнула и нагнула голову в сторону, давая безмолвный ответ на моё предложение. Слова были не нужны, тело говорило за неё.

Глава 11. Больно будет

Все тело натянутая струна в ожидании музыканта. Оркестр в предвкушении взмаха дирижерской палочки. Сцена готовая к началу спектакля. Мерцающий свет кварцующих ламп проникает через кожу, пока Рома опаляет ее своим дыханием.

– Вы действительно собрались делать мне узи?

– Птичка, я почти в тебе. Думаю, это повод перейти на ты. Узи я сделаю, но сначала осмотр, – говорит Рома тихо, хрипло, разнося по телу Ани приятную дрожь. Разворачивает ее к себе и пробегает пальчиками по тонкой талии, пересчитывает ребра, словно играет на фортепьяно.

С губ Ани вырывается стон, и она прикрывает глаза, наслаждаясь близостью, мечтая о романтике, о признаниях, о комплиментах. Но подсознанием она понимает, что ждать этого от Ромы бесполезно ровно так же, как с первого раза сделать Гран Плие.

Наверное, поэтому, когда он начала подталкивать ее назад, она не сопротивлялась, готовая к любому исходу, чтобы ее мужчина не придумал.

Он был ее мужчиной. Именно он заставил ее тело трепетать сильнее, чем во время балета. Именно он впервые заставил ее осознать, что из себя представляет плотское желание.

Она была готова ко всему, кроме того, что в следующее мгновение Рома взял ее та талию, поднял и усадил. В откуда не возьмись гинекологическое кресло.

Ошеломленно оглядываясь на темную кожу, распорки для ног и ухмыляющееся лицо, Аня не могла поверить своим глазам.

– Ты же шутишь?

Рома только хмыкнул, и, спустив кресло пониже нагнулся и приблизил лицо вплотную, практически прижал свое тело к ее.

– Ты мне доверяешь? – спросил он полушепотом, низко, так чувственно, что Аня почти не заметила, как его руки нащупали тонкие брючки и спустили их вместе с бельем. Или не захотела замечать?

– Не уверена, – осторожно щурясь, произнесла она, ощущая прохладу между ног. Страшась того, что ждет ее в объятиях этого взрослого мужчины.

Но желание продемонстрировать себя не испуганным воробушком, а ярким лебедем было сильнее любого страха.

Она чуть поднялась на кресле, отдаляясь от лица наглого соблазнитель и вкрадчиво улыбнулась.

– Возможно, – шепнула она, облизнув полные, пересохшие губы, после чего напрягла ноги и рассекая воздух перед лицом Ромы, раскинула их в полных шпагат. Теперь они упирались коленями в подставки, что давали ей возможности свести их снова.

Дыхание Ромы от подобного представления стало чаще, а сердце в грудной клетке забилось оглушительно, вознося все чувства Ани на небывалую высоту.

Она хотела его желания. Она хотела его жажды, ревности, любви. Даже тех страданий, что неизбежно принесут их отношения.

Аня знала, что счастье не выстраданное, гораздо слабее. Именно это она вынесла, сходя с ума по драматургии Шекспира.

Наверное, впервые в жизни она забыла про свои мечты, чтобы полностью окунуться в реальность, что представлял собой этот мужчина и его рука плотно накрывшая, чисто выбритую промежность.

Волос там быть и не должно. С ними очень жарко по сцене. С Ромой очень жарко везде, особенно когда один из его пальцев коснулся влаги.

Рома затаил дыхание, поднял руку к лицу и, не отрывая взгляда от девушки, втянул носом воздух. Одно такое простое действие повергло Аню в трепет и отчаянный восторг. Она задыхалась от счастья.

Никогда еще она не чувствовала, что близка к обмороку. Такого не было даже после изнуряющих репетиций.

Она невольно взглянула вниз. Всего на мгновение, чтобы увидеть, как близко ее раскрытые лепестки были от его твердыни, что очень явно выделялась сквозь тонкие, форменные штаны.

Света почти не было, и их тела казались наполненными синим мерцающим цветом, словно сотканные самой ночью, готовые переплестись в любой момент.