Юлия Динэра - В плену

Падаю на мягкий матрас, сворачиваюсь калачиком и смотрю в одну точку.

– Я была дерьмовым аксессуаром. – Это не звучит как вопрос, потому что ответ заранее ясен.

– Я бы сказал, особенным. – Слегка посмеивается.

Ага. От особенного не избавляются, дерьмо – выбрасывают. Вывод: я – дерьмо.

– Уже есть кто-то на примете?

– Хм?

– Хорошенькая? Наверняка. Не говори, что это моя подруга. Будешь издеваться над ней – отрежу тебе кое-что.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Не принимай на свой счет. Я дал тебе свободу.

Я не даю ему закончить предложение.

– Тогда, какого черта ты здесь сидишь?! – Я не хочу кричать, но так получается.

– Мне следовало покончить с этим намного раньше. – Я его взбесила, слышу по голосу.

Чувствую, как он встает с кровати, вижу, как направляется к выходу. Ненадолго останавливается, удерживает на мне взгляд, я закрываю глаза. А когда открываю то, дверь уже захлопывается. Ну и проваливай! Хватаю с тумбочки первый попавшийся предмет, – кружку и бросаю в дверь.

– Я освобожу твою квартиру завтра же, ублюдок! – Кричу так громко, что меня, наверное, слышно на улице. Я плачу, плачу от злости, от отчаяния, от безысходности. Куда я завтра пойду? Я не знаю. От мысли о том, что теперь я бездомная сводит желудок. Я ничего не добьюсь от своего папаши, я ему не нужна, я ничего не добьюсь от правоохранительных органов, им я не нужна и подавно, у меня нет страховки на дом – я бомж. У меня нет ни друзей, ни родителей, ни крыши над головой. А еще этот козел, который каким-то чудесным образом умудрялся выбивать меня из колеи полной дерьма, бросил меня туда обратно. Я, наверное, мазохистка, но иногда мне даже было весело, на какое-то время я перестала чувствовать себя серой мышью, я была кому-то интересна, а один раз меня даже похитили. Это было ужасно, омерзительно, страшно, и я должна радоваться тому, что со мной не произойдет этого вновь. И никому не придется спасать меня, никто не прыгнет за мной с обрыва, никто не покрасит мои волосы в синий цвет, чтобы я получила охренительной взбучки и искупалась в раковине мужского туалета. Я больше не надену развратное красное платье Элеоноры, чтобы позлить кое-кого, вывести из равновесия. Больше никто не положит мне холодную тряпку на лоб, чтобы унять жар. Да, я помню это. На тот момент я может и бредила, но я хорошо помню, что Денис делал это. Никто не принесет мне воды в постель. Никто не устроит мне ужин на крыше многоэтажки, и пусть это было не совсем по-настоящему, лишь неким извинением. Извинением за что? И это я помню. Почему, черт возьми, я думаю об этом? Ничего хорошего в этом нет. Я должна быть рада, что все закончилось. Больше никто не будет командовать мною, не будет затыкать мне рот. Никто не станет указывать, как мне одеваться. Больше никто не решит продать меня за акции. Я не вещь. Никто не станет натравливать на меня уголовников. Никто не будет засовывать мою голову в раковину, чтобы смыть краску с волос, словно их цвет вообще имеет значение. Никто не будет проделывать во мне дыры глазами психа-убийцы. Никто. Я снова одна в своем сером коконе. Теперь только остается вернуться в кафе, если меня, конечно, там кто-то ждет, в чем я сомневаюсь. Последняя встреча с Антоном прошла неудачно, он напился и вел себя просто омерзительно со мной. А без Антона мне в кафе не вернуться, его отец там главный и вряд ли он примет меня обратно спустя полтора месяца. Я обычная официантка, таких, как я – вагон и маленькая тележка.

Не помню, как вырубилась, но когда проснулась, обнаружила что на часах только полночь. Слава Богу, не утро, потому что я еще придумала, куда мне идти. Проснулась я от шороха у двери, точнее от скрежета в замочной скважине. Я замерла, даже дышать перестала, наверное. В комнате ни капелюшечки света. Я медленно приподнимаюсь на локтях и тянусь рукой к ночнику. Когда дверь открывается, я резко врубаю свет. Быстро моргаю глазами, чтобы убедиться в том, что у меня нет галлюцинаций на фоне стресса.

Денис выглядит уставшим. Как всегда хмурый. Тени под глазами, должно быть от падающего блеклого света, а может, и нет. Я в ступоре. Сижу, скрестив ноги и, наблюдаю за каждым его движением. Он снимает свой пиджак, бросает в кресло. Что-то падает на пол, Денис поднимает это и бросает на кровать. Я тянусь и беру в руки свою книгу. Это мой «Грозовой перевал». Неужто, вернулся, чтобы вернуть мне мою дряхлую книгу, которую однажды взял? Я так и не поняла, для чего она ему. У него же на лице написано «Бронте – не мой стиль», да и, кажется, не мой тоже, слишком все грустно там, а грусти мне и без книжек хватает.