Ким Корсак - Предел погружения

– …Павел, я правильно понимаю, отсюда управляется атомный реактор?

Журналист с опасливым почтением косился на пульт ГЭУ.

– Реакторы, – Паша Карцев подавил зевок, поднёс ладонь ко рту. – У нас их два. Если один выходит из строя, не грустим, переводим все системы на второй и херачим дальше. Если, конечно, первый поломался не настолько хорошо, чтобы рвануть и разнести лодку к японе-матери.

Вершинин быстро кивнул.

– А где сами реакторы?

– В корме, мы до неё ещё доберёмся. Вообще, одному тебе в корму ходить не советую – заблудишься… твою ж налево, ну кто лезет в переборочный люк жопой вперёд?

Он ухватил журналиста за плечо, подтолкнул вбок, к стенке.

– Смотри, учись, салага, как переходить из отсека в отсек.

Привычным гибким движением он скользнул за переборку, выпрямился.

– Боком, боком лезь. Голову-то пригни! Ну, молодец, пошли дальше. Надо тебе святую святых показать. Знаешь, что на лодке самое главное?

– Центральный пост? – неуверенно предположил журналист. – Так мы оттуда и вышли. Может, кают-компания?

– Нужное место, – Паша одобрительно кивнул, – но гальюн важнее. Очень советую тебе с первого раза запомнить, как им пользоваться. А то всякое случается. Был у нас замполит… кстати, ты уже видел нашего замполита?

– Нет.

– Ну, жди, прибежит знакомиться. Ему делать-то нечего, как и тебе. Так вот, тот замполит, который был до него, себе парадный китель дерьмом уляпал – вместе с фуражкой, брюками и кортиком. А всё потому, что не проверил давление, когда смывал. Короче, смотри…

Ну, если Настька не придёт его провожать, пусть даже не рассчитывает, что он ей спустит. Пылесос ей важнее родного мужа, скажите пожалуйста. Ничего, небось за три месяца хвост прижмёт, затоскует… а он-то как затоскует, господи, Настька, хрен с ним, с этим пылесосом, их можно хоть два купить, хоть три, приходи только.

Нельзя же так – идти в море и не видеть её макушки.

– Ну вот, а здесь наше механическое царство. Именно благодаря нам, механикам, эта лоханка ещё как-то держится на плаву и не протекает. Вершинин, ты физику-то в школе учил?

– На четвёрку вытянули в одиннадцатом классе, – он смущённо пожал плечами. Паша махнул рукой:

– Тогда мне с тобой и говорить не о чем, всё равно не поймёшь. Ладно, проведу тебя наскоро – и не мозоль нам тут глаза.

– Погоди, а там, – журналист обернулся через плечо, указал на широкую железную пластину, крашеную в жёлтый, – что?

– Ааа, – протянул Паша, растягивая губы в улыбке, – это спуск в трюм. Туда мы, конечно, не пойдём… впрочем, ты ведь давал подписку о неразглашении? Тебя допустили к гостайне?

– Да вроде подписывал бумажки, – Вершинин сглотнул. – А что?

Паша переступил с ноги на ногу.

– Нет, извини, Саш, я на себя такую ответственность не возьму. Хочешь спускаться в трюм – иди к командиру за разрешением.

Журналист озадаченно нахмурился. Паша, помолчав, добавил негромко:

– Да, и на твоём месте я бы раз десять подумал, прежде чем спускаться. Опыты на людях – зрелище не для впечатлительных.

Губы журналиста запрыгали:

– Какие… эй, какие ещё опыты?

Паша сурово наклонил голову.

– Говорю же, все вопросы – к командиру. Он ответственный за эксперимент. Пошли, – он потянул журналиста за рукав, – покажу тебе нашу автоматику.

– По местам стоять, к погружению!

Над головой хрипело, потрескивало. Сашка повернулся на бок, натянул на плечо сползшее одеяло.

Одеяло было тонким, но мягким, и грело, пальцы уже не мерзли. Спать не хотелось, хотелось выглянуть из каюты, зайти в центральный, видеть, что происходит, как лодку уводят вниз, но сейчас ведь в центральном и без него забот хватает. Командир не зря предупреждал.

Что ж, это не в первый раз – оказаться в стороне, случайным, ненужным, в то время как все кругом чувствуют друг друга с полужеста.

– Погружаться на глубину шестьдесят метров, дифферент пять градусов на нос…

Сашка сел на койке, подтянул колени к груди.

Неделю назад в это время он тихо-мирно попивал сидр в пабе на Кирочной, потом шёл гулять по каналам, куда ноги выведут: хоть к Дворцовому мосту, хоть на Выборгскую сторону. Подставлял лицо ветру, поглядывал на щебечущих туристов.

К вечеру можно было зайти в клуб. Горячие руки на талии, капельки пота на висках, биты, пульсирующие в затылке. Изгибаться, извиваться, приникать телом к телу, глотать паршивый виски, разбавленный сладкой колой. А потом вырваться из прокуренного, проспиртованного зала на свежий воздух, пить и пить его.