Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Начиналась она обычно так… Семья собиралась за обедом в сравнительно полном составе – то есть, кроме стариков и Робика, за столом был еще кто-то из братьев и сестер (случалось, что и мы, дети). В какой-то момент Робик оживленно и громко (даже очень громко, чтобы услышал дед) начинал рассказывать: «Зашел я тут на днях к другу – и случайно увидел…»

Вот в этом-то «случайно увидел» и заключалась вся соль рассказа. По мнению Робика, он таким образом, во-первых, снимал с себя подозрение в том, что сам придумал новшество. Во-вторых, он доносил до деда мысль: у других это прекрасное новшество есть, а у нас – нет.

Дед, конечно, этот замысел легко разгадывал. Еще бы! Ведь Робик не утруждал себя изобретением новых способов «осады крепости». Может быть, он надеялся, что у деда плохая память. Увы, он ошибался! Услышав, это знакомое «случайно увидел», дед сразу же соображал, что его любимый сын снова что-то замышляет, и начинал «глухую оборону»: еще ниже склонялся над тарелкой, всем своим видом показывая, что он занят только едой, наслаждается ею, ничегошеньки не слышит и слышать не желает… Правда, бородка его от возмущения начинала подергиваться очень резко, слишком резко для человека, который мирно и с удовольствием вкушает свой обед.

Проиграв первый раунд, Робик переходил к прямому нападению.

– Папа, слышишь, а? Правда, здорово? Нам тоже надо сделать, правда?

Тут уж деду, хочешь не хочешь, приходилось отвечать. И отвечал он ударом на удар, всегда одинаково:

– Аз пуль гапзан!

В переводе на русский это означает примерно: начинай разговор с денег. Но можно перевести и немного иначе: что время тратишь? Говори конкретно, сколько это будет стоить…

Тут уже бедному Робику приходилось совсем трудно. Он хорошо знал, что за этим последует, и как мог оттягивал неприятную минуту. Но сколько бы он ни расписывал, насколько лучше станет жизнь всех членов семьи, когда, например, двор будет заасфальтирован или будет построена баня, – дед повторял свое:

– Аз пуль гапзан!

Наконец, Робик сдавался.

– Это будет стоить… – тут называлась цифра, явно заниженная, – совсем недорого, видишь?

Однако дед уже снова ничего не слышал. Он неторопливо ел, смачно покряхтывая, потом откидывался на спинку стула и, поглаживая свое сытое брюхо, сообщал наконец сыну, что не видит в очередном благоустройстве никакой нужды.

Повторяю: дед не притворялся. Ему, который в самые лютые морозы сидел в своей деревянной конурке – сапожной будке, – представлялась совершенно нелепой идея строить зимнюю баню. Зачем такие затраты? Чем плохо в городской бане?

Решительно высказавшись, дед брал в руки молитвенник и начинал благословлять Всевышнего за то, что тот в очередной раз предоставил пищу ему и его семье…

Таким образом, он недвусмысленно показывал: закончена трапеза, закончен и разговор.

Но у Робика оставалось еще одно средство. Надежное и испытанное: привлечь в союзники свою мамашу. Она была бойцом опытным и могучим, ее атак дед не выдерживал.

– Ёсхаим, Робик прав. Не упрямься, дай сыночку денег, – решительно заявляла бабка.

Конечно, и тут дед сдавался не сразу, но он понимал, что рано или поздно бабушка Лиза его убедит, точнее – принудит. И он мрачно отвечал:

– Подумаю.

Вот таким-то образом Робик неизменно добивался победы.

В-ж-ж-и-и-к, в-ж-ж-и-и-и-к, протяжно скрипели колеса самоката. Я вез на нем кирпичи… Они стояли штабелями у кладовой, что возле Юркиной квартиры. Кто и когда их сюда завез, не знаю, но одно было ясно: кирпичи эти уже хорошо послужили людям и служба была долгой. Я бы сказал, что они выглядели угрюмыми, эти большие – больше и толще обычных – кирпичи. Их покрывали серые пятна засохшего раствора, кирпичная окраска поблекла, грани и углы кое-где были обколоты…

Я отвозил эти кирпичи к нашей бывшей квартире, к тому месту, где была пристроечка-кладовая, в которой мы когда-то хранили уголь. Теперь в этой квартире жил Робик, а пристроечки уже не было. На ее месте и возводилась баня.

Работали мы с раннего утра, а сейчас уже миновал полдень. День полыхал зноем. И, как обычно, все обитатели двора попрятались, кто где мог. Только я тащился по двору, толкая тяжелый, скрипучий самокат. Капельки пота застилали мои глаза, мне казалось – они прямо закипают у меня на лбу и на щеках. И вместе с ними закипала во мне злоба.

«Юрка небось купается сейчас в Иссык-Куле… В прохладной водичке… Неплохо, да? А я тут купаюсь в собственном поту…» Так я рассуждал о несправедливости мира сего, растравляя свою душу этими горькими мыслями. А коварный самокат тем временем наехал на камушек, накренился – и кирпичи, сложенные на нем в четыре ряда, с грохотом вывалились на асфальт! Их грохот заглушил мой собственный вопль: парочка кирпичей вывалилась мне на ногу. Я запрыгал, закружился, зажмурившись от боли. Теперь уже не пот, а слезы застилали мои глаза.