Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Юрка оделяет нас халико собственноручно. Он кладет ла-комство между слоями мацы, добавив еще и листочки салата. Приготовив таким образом большой «пирог», Юрка с точнос-тью аптекаря разламывает его на маленькие кусочки и делит их между всей честной компанией – между детьми, конечно. Но для нас двоих он кладет халико в два раза больше. Сидящий с ним рядом Яшка вдруг заметил это. Он уже было открыл рот, но Юрка потянулся к нему с ложкой халико и Яшка выступать раздумал.

Халико не то что проглатывается, оно просто исчезает изо рта непонятным образом и тут же хочется добавки. Но благоразумие подсказывает: остановись! Ведь на столе столько всего… А как соблазнительно поблескивают бутылки! В отличие от обычных дней, сегодня нам разрешают выпить вместе со всеми, когда поминают предков. А мы и в промежутках ухитряемся тяпнуть.

Но вот уже больше невозможно, нет сил есть. Даже Юрка задумчиво и почти равнодушно смотрит на горы недоеденных яств. А взрослые, я вижу, давно уже не едят, они выпивают, разговаривают, хохочут, заглушая деда. Впрочем, Марийка, жена Робика, пока еще ест. Ей-то приходится есть за двоих! Марийка красиво причесана, хорошо одета, но лицо немного отекло и живот выпирает, натягивая шелковую кофточку. За праздничным столом, значит, присутствует еще один член семьи. Пока не родившийся…

Марийка сегодня веселая, вид у нее вполне мирный, но так бывает далеко не всегда.

Для бабушки Лизы новая невестка оказалась твердым орешком. Марийка стала первой келинкой, которая не пожелала терпеть бабкины выходки и реагировала на них совершенно непривычным для свекрови образом. Во-первых, Марийка, когда свекровь начинала скандалить, нисколько не пугалась и хладнокровия не теряла. Ей все это было, как говорится, по фигу. Ей наплевать было на бабку, как, впрочем, и на весь юабовский род, включая Робика. И уж если она теряла терпение, то выкладывала свекрови и мужу все, что о них думает. А раза два после крупного скандала складывала вещи в узелок и возвращалась к своей маме. Слыханное ли дело? В Средней Азии это великий позор для семьи. Можно ли после такого события изображать, что семья живет в мире и согласии?

Словом, Робик, с трудом вернув жену после очередного ухода, строго-настрого запретил матери вмешиваться в дела его семьи. Бабушке Лизе пришлось прикусить язык – насколько она смогла. Пришлось смириться даже с тем, что младшая келинка отказалась называть ее мамой.

Разумеется, все родственники, то есть, все наши семьи, знали, как ведет себя младшая келинка. Но это не обсуждалось – хотя бы потому, что и мой отец и дядя Миша считали, что Марийка подает их женам дурной пример. Да, Марийка внушала им страх и они злобно огрызались, когда речь заходила о ней. Кстати, с появлением Марийки тете Вале стало действительно полегче жить. Бабушка-то немножко попритихла…

Тетя Валя, как и моя мама, от склок и скандалов изнемогала, бороться со свекровью было ей не по силам. «Какая вы счастливая, что уехали!» – говорила она каждый раз, когда мама приезжала в Ташкент. А ведь без мамы она стала совсем одинокой. С новой келинкой у нее дружбы не получилось, Мама же и тетя Валя друг для друга всегда были поддержкой.

Мама и на Пасху приехала главным образом ради Вали. Сидят они как раз напротив меня, тоже с краю – чтобы удобнее было вставать и подносить из кухни гоячую еду. Улыбаются друг-другу и тихонько о чем-то говорят, говорят…

Мама такая веселая, красивая. Ее густые, пышные волосы острижены. Не так давно она сломала руку, ходила в гипсе, а одной рукой невозможно ухаживать за длинными волосами да еще сооружать прическу. Пришлось постричься. Но ей и это очень идет!

Мама принарядилась, насурьмила брови. Всем хороша, только вот пальцы у нее красные, распухшие. Да и кисти тоже… Дело в том, что наша неустанная мама даже приехав на праздник решила подработать. В Ташкенте несколько частных пекарен, куда перед Пасхой приглашают женщин раскатывать и печь мацу. Вот мама туда и нанялась, и целый день – двенадцать часов подряд – месила и раскатывала тесто. Как это делается, я много раз видел дома, ведь и пельмени, и манты готовятся из такого же точно теста. Но дома-то что, дома это занимало каких-нибудь полчаса, а тут…

Мне всегда нравилось смотреть, как мама работает. Мне казалось, что она все умеет делать. Но тесто она делала как-то особенно хорошо.

Сначала в кастрюльке или в специальном ведерке мама замешивает тесто. Сожмет руку в кулак – и давит на тесто, будто массаж делает. Давит, мнет, перемешивает. Ее сильная рука проминает тесто насквозь, почти до дна. Работает она сосредоточенно, коротко дыша носом… И когда она достает из кастрюльки комок готового теста, оно мягкое, подвижное, теплое, совсем живое. Мама подкидывает его на руке, похлопывает, как новорожденного ребенка. Потом кладет на стол, покрытый, как пеленкой, слоем муки… Но тут уже «младенцу» приходится худо: мама начинает его раскатывать.