Эрик Бутаков - Выруба

— Вот так, пацаны, стрелять нельзя.

Пацаны с облегчением выдохнули, приблизились к Акиму и стали усиленно выражать ему свои соболезнования.

Назначив старшим на огневом рубеже водителя «Урала», Аким пошел на обрывистый берег речушки, где старший лейтенант Ткаченко пулял куда-то с обрыва из спортивных своих «ТОЗовок».

— Что с рукой? — спросил Ткаченко, когда Аким подошел к нему.

— Поцарапал, — неопределенно сказал Аким, чтобы не сознаваться, что он нарушал технику безопасности на огневом рубеже. — Из кузова выпрыгивал, за борт зацепил.

— Сильно?

— Не. Щиплет немного.

Действительно щипало и, даже, как-то подергивало что-то там внутри.

— Из «ТОЗовки» хочешь пострелять? — добродушно спросил лейтенант.

— Не откажусь.

— Вот, бери вторую.

— А куда стреляем?

— Вон — по трясогузкам, — махнув головой, указал Ткаченко вниз на илистый берег.

Речка в этом месте делала поворот, и часть берега была занесена илом. По нему семенили трясогузки, выискивая что-то во влажной земле. Пара птичек валялась влепленными в ил, и ветерок медленно уносил их рассыпанные перышки в реку.

— Веселое занятие, — оценил Аким.

— А то!? — ответил Ткаченко, медленно прицелился и плавно спустил курок.

Пулька влипилась в ил позади птички, разбрызгав грязь. Птичка вспорхнула, но тут же опустилась рядом, и, как ни в чем не бывало, продолжила поиски своих червячков. Таких ямок от пуль на берегу было уже довольно много.

Пристрелив одну трясогузку, Аким понял, что это занятие не для него и пошел обратно на стрельбище.

Молодежь отчаянно тратила патроны, но довольно аккуратно разбираясь с оружием. Уже подтянулись ребята с Директрисы и мучили автомат. Офицеры ещё сидели в дали, под своим сытным навесом, иногда поглядывая в сторону стрельбища. Аким присел на лавочку в тени соответствующего полигону щита, и стал наблюдать за стрельбой ребят и смотреть на свой перевязанный палец. Хорошо вот так сидеть: солнце, гора с опаленными соснами от частых попаданий танковых снарядов, птички поют, травка зеленеет, плывут облака, мухи жужжат, оводы достали, Ткаченко лупит трясогузок, парни шмаляют одиночными и очередями, офицеры пьют, палец ноет, жара, пить охота, но приходится курить, служба идет. И зампотыл идет. И зампотех идет. И все идут пострелять. Приходится вставать, застегиваться, поправлять ремень, идти навстречу и докладывать, что за время планового отстрела боеприпасов происшествий не произошло.

— А что с рукой? — ехидно спрашивает зампотыл.

Но он пьяный, а значит, любит юмор. Зная его слабости, Аким отвечает, не боясь:

— Передернул неудачно.

— Ты, писаришка, не увлекайся, — улыбаясь, говорит Жидков (ему нравится в такое время, как Аким реагирует). — Меньше дрочи!

— И попробуй правой! — хрипло вставляет зампотех и ржет своим басом, как охрипший конь.

— Я и так не особо балуюсь, — подыгрывает им Аким. — Соскользнула.

Офицеры смеются и решают, кто какое упражнение стреляет. Поспорили. Сейчас будут усераться — доказывать, кто лучший стрелок.

Через час, навеселившись, отцы-командиры ушли к Ткаченко мочить трясогузок. «Всё, — решил Аким, — теперь не вернуться. А патронов ещё — хоть отбавляй». Теперь-то точно нужно поднапрячься, чтобы всё это отстрелять.

— Парни, вы когда-нибудь видели, как плюется «Калашников»? — спросил Аким у ребят.

— Нет, — конечно, ответили те.

— И я — нет. Давайте посмотрим.

Аким поставил всех орлов заряжать ему магазины, а сам взял автомат и решил, не целясь, стрелять из него до тех пор, пока он не заплюётся. Что это значит — он не знал, но хотел посмотреть, и узнать.

— Готовы? — спросил он свою команду.

— Готовы, — ответили парни.

— Значит, договорились — я стреляю, а вы, как только кончился рожок, мне тут же следующий. Готовы? Понеслась!

И Аким стал бить из автомата в сторону мишеней, вначале целясь, а потом уже и просто так, лишь бы стрелять, меняя магазины, обжигая пальцы, передергивая затвор петлёй ремня, держась перевязанной рукой за магазин, а не за кипящий лак цевья, и всё стараясь задрочить «Калаша». Лак кипел, ствол дымился, затвор раскалился, руки уже устали и от тяжести автомата и от вибрации от выстрелов, но Аким упорно старался запороть автомат, заставить его плеваться. Но «Калаш» не хотел! Он уже покрылся радужными разводами, нагрелся откидной железный приклад, и, в конце концов, Аким не выдержал и бросил АКМ на траву. Трава зашипела, обожженная железом автомата.