Эрик Бутаков - Выруба

Лёха остался доволен реакцией друга и стоял, улыбаясь, пока тот трогал руками и рассматривал все навороты одежды.

— Как положено! Не представляю тебя во всём этом! — констатировал Аким и спросил у Перова: — Вова? А ты хули тут стоишь? Иди, позвони бродягам, скажи, что сегодня Лёху провожаем. А я пока пойду, приведу себя в порядок, надо отмыться после отсидки. — Последние слова он уже произносил в сторону Павлова.

Аким легко ткнул Леху в пузо кулаком и попытался протиснуться мимо него в проеме:

— Разрешите, товарищ дембель.

— Разрешаю!

О, как приятно сбросить сапоги и китель с несвежим подворотничком, сунуть ноги в холодные солдатские шлепки, и с голым торсом (как говорят в Армии), накинув на плечо вафельное полотенце, зашагать в умывальник. Холодная вода из старинного крана бодрит молодую кожу. В умывальнике всегда только холодная вода. Видимо, чтобы бойцы закалялись. По-началу, ещё в учебке, Аким никак не мог к этому привыкнуть, но потом привык — куда денешься? А теперь и не представлял другого — как это мыться горячей водой? Холодная — она же бодрит! Особенно ноги, когда их зимой моешь перед сном. А их всегда моешь — иначе — Забайкалка замучает. А вот поплескать себе на грудь, протереть бока и подмышки, руки, шею и лысую или коротко стриженую голову — это вообще кайф. Бриться немного не удобно, но зато выходишь из умывальника, как младенец — свежий и чистый. И бодрый! Готовый ко всему — особенно пожрать!

— Дежурный! — кричит Аким, когда скрипучая дверь пропускает его в мокрых шлепанцах в казарму. — Дежурный, почавкать что-нибудь есть — я не ужинал.

Вова Перов выныривает откуда-то из-за кроватей.

— Ты чё — спишь, конь? — ласково спрашивает Аким, хватаясь за перекладину турника и делая подъем переворотом. — Жрать давай, старшина, твою мать! Видишь — силы на исходе.

Турник здесь, в семи шагах от двери, стоит спокон веку. Сколько же солдат на нем болталось? Трудно сказать. Каждый день и, особенно, вечер этот бедняга подвывал, когда на нем выписывали фортеля служивые. Особенно он жалостливо выл, когда на нем раскачивали провинившихся молодых, а те, из последних сил, со страхом в глазах пели: «Мы дети галактики» — и улетали ногами к потолку по немыслимой амплитуде, а потом — в табуретки. Все смеялись и сами поочередно лезли на перекладину, устраивая неформальные соревнования — кто на что горазд.

— Кайнэ проблем! — отвечает Перов, глядя, как Аким вертит солнышко. — Чего пожелаете? Биттэ в каптерку.

— Гуд, гуд, майнэ кляйнэ фрау! — подыгрывает ему Аким, спрыгнув с турника.

У них это уже давно повелось — лепетать что-нибудь по-немецки — и не важно, что набор слов несуразный, зато набор немецких слов. Как-то Аким, бездельничая в Штабе, вычитал где-то, что средний возраст танкистов эсэсовских элитных танковых дивизий «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова» во время Второй Мировой войны был равен девятнадцати годам. Перекинув эту информацию на свой полк, он понял, что именно в этом возрасте танкистам всё до фени, и они готовы идти в бой, не боясь ничего. А чего бояться? — Энергии моря, мозгов нет, оружие первоклассное, всё разрешено — знай, только побеждай-бабахай. И рассказал о своих мыслях бродягам из батальона. Те, конечно за это уцепились, почувствовали себя элитными войсками, и с тех пор часто из разных углов казармы доносилась «немецкая речь»: «О! Я-я! Натюрлих, бутелаксэ. Дизер шнапак! Их бин цу хаузэ, натюрлих бутелаксэ! Этвас фирштеен! Трюнкен мультишнапс…» Ну, и прочая херня. Но, однако, кое-кто пытался что-то там переводить, чем приучал себя к изучению иностранного языка. Тоже польза.

— Давай, по маленькой, за укрепление воинской дисциплины! — предложил Алексей Фиоктистович, когда круглоголовый, бодрый Аким, как к себе домой, проник в святая святых — каптерку старшины.

— Наливай.

— Налито.

Друзья чокнулись эмалированными кружками, выпили, не поморщась (в Армии она идет, как вода), занюхали и закусили щепоткой белого хлеба и посмотрели друг другу в глаза.

— Ну, что, Лёша, — отдолбил? — грустно спросил Аким.

— Не говори — пролетело, как один день! Даже жалко.

— Н-да, уж! Поезд во сколько?

— В час. Проводишь?

— Конечно.

— Пацаны после отбоя подтянутся. Сегодня Кременчугский дежурит — всё будет ништяк.

— Он в курсе, что тебя провожаем?

— Да, я ему сказал. Пообещал придти.

— Пускай приходит — он заебатый капитан, побольше бы таких!

— Мне уже похуй.

— Понимаю.