Эрик Бутаков - Выруба

— Заткнись! Тебя не спросил! — отрезал Леха.

К расположению Роты, видя такое дело, подтянулся батальон. Но никто не переступал дальше, чем стоял Коля Заларинский. А Коля, облокотившись на колонну, стоял и наблюдал, как его друг Леха Павлов, разводит ситуацию.

Пацаненок, подняв голову вверх, пытался остановить кровь, приложив к носу носовой платок (у него ещё и платок был). Лёха это тоже заметил.

— Иди, умойся, — сказал Лёха, и толпа расступилась, пропуская молодого в туалет.

Вернувшись, парень встал опять у своего вещевого мешка, немного бледный, но уже более уверенный.

Пробравшись через толпу, к Лехе подлетел с красной повязкой на рукаве запыхавшийся дежурный:

— Леха, я не понял — там моего дневального в туалете отпиздили.

Леха повернулся и вопросительно посмотрел на Акима.

— Я мылся, а он мне в спину пнул, — пояснил молодой. — Я — ответил.

Толпа загудела и сделала шаг.

— Стоять! — остановил Леха, подняв ладонь. — Коля, он не прав? — обратился Леха к Заларинскому.

— Прав, конечно, — спокойно ответил Коля, и обращаясь к своему батальону, спросил. — Я не понял: отбой был? Так чё толпитесь? Всё — рассосались! — Сам повернулся и пошел в каптерку.

— Давай, парень, — вот твоя кровать. — Павлов указал Захарову на не занятую постель. — Отбой. Утром попиздим.

— А вещи куда? — спросил младший сержант.

— Давай сюда. — Леха взял его мешок и закинул его под свою кровать. — Там он будет нетронутым в любом случае.

Все, кто считал себя крутым, ушли в каптерку. В расположении Роты остались только вновь прибывшие молодые. Слабо мигала лампа дежурного освещения. Из каптерки слышались голоса — там что-то обсуждали. В батальоне скрипели кровати, дверь, кто-то ещё топал и негромко разговаривал. Всё это напрягало. Скорей бы утро!

Аким лежал на койке, не решаясь заснуть, и ещё чувствуя, как заживает нос.

— Тебя как зовут? — тихо спросил сосед — здоровый бурят.

— Аким.

— Саня, — ответил здоровяк и протянул руку. — Будем знакомы.

— Будем, Саня.

«Во! — Так-то лучше!» — согласился сам собой Алексей и повесил на плечики отутюженные брюки. Морщинка исчезла, а стрелки на брюках были настолько острыми и ровными, что казалось ими можно чинить карандаши — а как же иначе? — дембельская парадная форма — не хухры-мухры! Рядом висел китель с «золотыми» аксельбантами, полным набором латунных значков, подшитый белой изоляцией и красным бархатом — всё, как у людей. Леха был доволен. Завтра он наконец-то наденет всё это и отправится домой. «Всё! — Дембель, пацаны! Дембель!» — возбужденно говорил он каким-то невидимым пацанам, и продолжал напевать: «Пам, пам, пам. Пам, пам — па-бам. Пам, пам, пам. Пабам». (Вообще-то это были «Ди Паплы»).

Трехметровая створка двери уныло заскрипела, впустила в казарму старшину Захарова, и громко хлопнула за его спиной о свою вторую половину, немного попрыгав на ней.

— Здорово, Махмуд! — поздоровался с дневальным вошедший.

— Здравия желаю, товарищ старшина! — громко ответил дневальный и тихо (очень тихо) добавил: — Я не Махмуд.

Из бытовки тут же вышел товарищ Павлов. Прижав локти к бокам, он расставил ладони в стороны и растопырил их, как два огромных опахала. Его походка приобрела клоунский вид, потому что Леха откинул плечи назад, нацепил свою пилотку почти на свой курносый нос, задрал голову, чтобы хоть что-то видеть, и зашагал, выкидывая вперед длинные ноги, навстречу Акиму:

— Акимушка! Брателла! Откинулся?!

— Фиоктистович! Ты меня дождался! — в ответ поприветствовал Аким. — Я знал, что ты не свалишь, не попрощавшись со мной!

— Обижаешь, начальник! — Леха всё также комично продолжал приближаться. — Ждал, ждал.

Столкнувшись, друзья обнялись. Алексей был на голову выше Акима. Леха — связист, Аким — танкач. Танкачи все маломерки, что не мешает, однако, им быть на высоте.

— Ну, как ты? — спросил Леха. — Боялся, что не выпустят тебя.

— Могло такое случиться, конечно. Но Утаганов промолчал, а наши, как сегодня заступили, тут же нашли Калача, а меня нагнали в роту. И вот я здесь, я в бархатных штанах. Как у тебя-то делишки? Готов?

— Готов! Пойдем — покажу.

Парни зашагали к бытовке, следом семенил Перов, продолжая раскручивать шнурок с ключами.

— Во! — Прямо в проеме двери в бытовку Лёха указал на вешалки со своим обмундированием жестом открытой ладони, как когда-то указывал Ленин большевикам, когда говорил, что свершилось.

— Солидол! — произнес Акимушка, разведя руки и качая головой. — Без базара!