Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Юлька (теперь она стала Юлькой) вышла из ванной в его вчерашней майке одетой на голое тело. Подошла к дивану, на котором в одних трусах валялся Архип, не втягивая живот, со своей долбанной колобудой полупротрезвевших мыслей и ощущений, и присела на край. Он открыл глаза. Сквозь майку так маняще выделялись соски, заманчиво белели ножки, блестели мокрые волосы, с балкона дул ласковый ветер, что он не сдержался и потрогал пальцами ближайшую классную грудь. Приятно, до смерти!

— Ну, как ты? Хреново? — спросила она и погладила его по голове.

Ё-моё! Девочки восемнадцать лет — в дочки годится. Чего бы там понимала? А спрашивает, как мама. И от этого становится жалко себя. За то, что ты такой мелкий, ничтожный, пропитый, без работы, без денег, без будущего, бестолковый здоровый мужик, и всё, на что у тебя хватает мозгов, так это заволочь такую девку в постель! Тебе, — ровесниц мало? Ровесницы — дуры, жирные твари, старые суки! А эти? Что — лучше? Сексотки, секлявки, мандюшки, сосульки, кобылы, уродки — бля, всех ненавижу! Порвал бы всех, нахер! Твари! Чё вам всем надо?! «Официантка!» Убил бы, бль, суку! «Ну, как так возможно?» Зла не хватает!..

— Хочешь чай? — спросила она, проведя чистой ладонью по его щеке. — Давай, я поставлю. Ты плохо выглядишь. Устал?

Юля нежно поцеловала Архипа в лоб.

— Хочу, — ответил Архип.

Она встала и ушла на кухню.

А у него от ветра с балкона потекла из левого глаза скупая слёза. Он пальцем её стер, ладонью прикрыл лицо, а потом лег на живот и уткнулся в подушку. Так легче, теплее — хоть их, этих всех, никого здесь не видать и не слышать жалкие речи! Достали!

Кстати, вы знаете, что зимой животных гораздо меньше? Птицы, само собой, улетают в теплые края. А вот животные, ну, те, кто не дурак отмораживать себе что-нибудь, те залегают в спячку. Поэтому зимой животных меньше. Лидер у них по этому делу, медведь. Этот спит всю зиму напропалую. Чего-то сосет. И не дай бог его разбудить — кошмар! Медведь-шатун — страшная вещь! Его даже охотники бояться. Появиться если где-нибудь шатун — за ним сразу облавы, гоны, ваби устраивают. И убивают! Те, что поменьше, казалось бы, опасности не представляют: бурундуки там, мышки всякие — все те, кто зернышки хавают. А чего их бояться — они же маленькие и не плотоядные вовсе — на человека не нападают, и нормально. Сами замерзнут — чего за ними гоняться. Ага! Не тут-то было! Знаете, кто самый страшный из разбуженных зимой? Суслик-шатун. Сейчас я расскажу одну историю, если хотите. Короче, дело как было:

Я точно не знаю, что его разбудило. Может, метеорит где-то рядом в поле грохнулся, и суслика подкинула на своей травяной подстилке так, что он башкой ударился о потолок своей норы и очнулся. Может грунтовые воды какие просочились в его конуру. Может, что приснилось. Любую версию выбирайте — это не важно. Факт есть факт — суслик проснулся. Зима, холод собачий, а он проснулся и ни в одном глазу — сон как рукой сняло и больше заснуть не может, как не ворочался и не пытался вернуться в состояние анабиоза. Всё! Тю-тю, проснулся! Чё делать? Побродил по норе, пожевал протухшие листья, нашел в темноте какие-то злаки, сожрал, и, устав натыкаться на края острой соломы, решил выбираться наружу. А он же зимой на улице ни разу не был. Ну, в смысле не на улице, в смысле на природе. То есть, в поле своем, на верху, да, хрен его знает, как это для них называется, одним словом, он зимой не вылазил из норы. (И словом не одним и надо было сказать «не вылезал»). Ладно, поехали дальше.

Он прогрыз свою пробку, которой ещё осенью вход замуровал. Осенью-то она мягкая была, а тут, на его удивление, твердая как камень и холодная — головой не выдавишь. Пришлось грызть. Ничего — прогрыз. Погрыз — посыпалось что-то белое. Ведра два насыпалось. Это снег. Холодный, аж лапки обожгло. Вот тебе здрасти — вылез. Не ожидал. А всё! Замуровывать больше нечем, да и холоду в хату напустил, застудил помещение, идиот. Теперь только вперед. Вылез, бля, чуть не ослеп! Все белое и сверкает.

— Чё такое?! Не понял! — подумал суслик. — Где поле? Где зяблики? Какого хера тут пенопласта насыпали?

Короче, пока он разобрался, что к чему, несколько раз пришлось в нору бегать, греться с непривычки. Потом, ничего — адоптировался. Но наступила ночь. Стали белые совы шнырять над головой. Задолбали пугать! Башку только высунешь из норы — уже летит, сука пучеглазая. И тихо так летит, сразу и не поймешь, что засада, пока не услышишь её взволнованное дыхание и хруст суставов, и свист махового оперения, и ветер от летящего белого комка. Вот тварь, а? — На звезды полюбоваться не дает! По привычке — шнырк в нору. А там снег подтаял — сыро, продукты питания пришли в негодность. Пару дней он ещё как-то продержался на остатках былой роскоши, а потом и это вымерзло — нужно идти добывать корм. Какого хрена разбудили суслика?! Встал вопрос: «Что делать?» Ответ в таких случаях само собой разумеющийся — выходить на большую дорогу. Суслик рыжий, его в поле видно за тысячу верст. Снег-то белый же. Ничего, пришлось подстраиваться — научился нырять в сугроб, пока снег не налип на шёрстку и частично не закамуфлировал. (Слово-то какое — ещё хрен сразу выговоришь, но ничего и этому научился.) Вышел на тракт. На трассу. На трассе снега почти нет — ветром обдувает, снег только на обочине. Но скользко-о! Пробежался туда сюда — опробовал дистанцию. Вроде, ничего. Если коготками нормально цепляться, можно бегать — не шибко скользко. Для верности, еще разок проскочил туда и обратно — сойдет! Выдавил тушкой своей в придорожном сугробе временное укрытие. А как без него? Совы, коршуны, вороны да и вообще, есть где отсидеться в случае шухера.