Елена Попова - Восхождение Зенты

Наконец, был бесконечный поток рядовых просителей — пенсионеров, многодетных матерей, инвалидов, родственников инвалидов и просто чьих-то родственников, знакомых и просто чьих-то знакомых. Просили деньги, лекарства, стройматериалы, как-то: доски, гвозди, кирпичи, болты, винты, краны, просили компьютеры и электрогитары. Какие-то крикливые женщины трясли перед нею своими замученными, больными младенцами или приводили с собой невменяемых стариков. Какая-то старушка пришла попросить кусочек хлебца…

Короче, просили все.

С утра до вечера Зента принимала поток посетителей, разбирала, вникала, пыталась понять. И, когда в ее кабинете плакали, вспоминала слова г-на Шульца о том, что у настоящей нужды сухие глаза. Впрочем, вначале она еще была внимательна и участлива, а когда в ее душу проникал яд неверия, боролась с ним всеми силами своей верующей души. Но… яд все проникал и все разрастался, и пришло время, когда Зента не верила уже никому. Конечно, Зента отдавала себе отчет в том, что с ней происходит, она понимала, что это нехорошо, крайность, слабость души, но позволила себе этим переболеть. Именно в тот момент, когда Зента глубоко болела “неверием”, к ней и пришла Поделкова.

Поделкова пришла в костюме цвета ядовитой, болотной зелени, в янтарных серьгах и чернобурке на пиджаке. Мертвая головка лисы таращила на Зенту стеклянные глаза и оскаливалась.

Сначала Поделкова стояла в очереди на улице, потом сидела в приемной. Иногда мимо пробегала Нина Лапсердак и сконфуженно улыбалась. Нина Лапсердак ничего не могла поделать, чтобы пропустить Поделкову без очереди. В “Благих вестях” царили свои правила. Но Поделкова совсем не собиралась в это вникать, поэтому она тихо негодовала, бросая на Нину Лапсердак тяжелые, недоумевающие взгляды. В приемной было жарко, на широком носу Поделковой выступили капельки пота, да и все ее обильное тело взмокло и через клеточки ворсинок и нитей ткани цвета ядовитой, болотной зелени стало испаряться. Негодование Поделковой все усиливалось и усиливалось и, когда Нина Лапсердак в который раз пробегала мимо, ей просто-таки становилось дурно, и сердце начинало особенно возмущенно колотиться. Кроме того, она прекрасно знала, что двумя этажами выше сидит секретарь-корреспондент Ира У., которая не так уж давно приходила к ней мыть окна, и именно ей, Поделковой, пришла в голову мысль просить свою приятельницу Нину Лапсердак устроить ее на работу. Негодование Поделковой клокотало и переливалось всеми оттенками чувств, сливаясь с тихим урчанием в пустеющем кишечнике и с упорными мыслями о жестокой человеческой неблагодарности. И когда наконец подошла ее очередь, Поделкова преодолела порог Зентиного кабинета, сдерживаясь из последних сил, “на пределе”.

Просила же Поделкова совсем немного — скромные средства, чтобы отметить свой день рождения. Свой. Себя, чудесной и долгожданной и так любимой собою.

Зента выдержала паузу — углубилась в какие-то бумаги на своем столе, что-то подчеркнула, что-то отложила в сторону и потом сказала, стараясь одновременно смотреть и не смотреть на Поделкову.

— Извините, но мы не располагаем такими средствами.

Поделкова, старый, опытный боец, не дрогнула, сидела и ждала. Она знала, что иногда можно было добиться успеха измором. Зента еще немного пошелестела бумагами:

— Я вам ответила, можете идти.

— Куда? — не поняла Поделкова.

— Вон… — сказала Зента и отчеканила, поставив категоричную и окончательную точку: — Вон!

Поделкова продиралась по коридорам “Благой вести” вся вне себя, щеки ее тряслись, и, чтобы как-то унять бившую дрожь, твердила злым шепотом: “Сволочь! Сволочь! Сволочь!” Впереди метнулась смертельно бледная Нина Лапсердак, но Поделкова посмотрела сквозь нее, как будто ее, Нины Лапсердак, а попросту Лапсердачки, просто не существует.

Зента совершила ошибку. Это очень хорошо понимала Нина Лапсердак, но как-то вовремя Зенту предупредить было не в ее силах. Нина была “персоналом”, а Зента держала дистанцию. Как хорошо Нина Лапсердак понимала, что можно было не дать детскому саду на учительницу английского языка, Угорацкому на совместный проект, старушке на кусочек хлебца, не дать этой терпеливой очереди, выходящей хвостом на улицу, да, в конце концов, можно было передохнуть и не дать всем, но не дать Поделковой на ее день рождения — на маленькую иллюминацию, хорошее шампанское, заказной торт с инициалами, на небольшой, но изысканный подарок, — это было никак нельзя. Эта была грубейшая стратегическая ошибка, за которой неизбежно пойдут последствия. В списке г-на Шульца не значилась фамилия Поделковой, ведь г-н Шульц не мог объять все, но при нем, при этом списке, был один очень важный подпункт, нечто в скобках, вроде бы и между прочим, но очень значительное — “учитывать особенности местного населения”. Этот подпункт, это “в скобках” Зента, видимо, проглядела. Об этом хотел предупредить ее Саша Иванов, но Зента его не поняла.