Юрий Иванов: Я ожидаю смерть

Я уже мог ходить по камере без посторонней помощи. На 15-ти минутную прогулку я выходил вместе с Николаем Ивановичем. Конечно, такие прогулки больше были нужны уголовникам. Так они могли обмениваться информацией с уголовниками из других камер. Наши места также оставались около параши. На хороших местах продолжали находиться уголовники, хотя главарь бандитов предложил Николаю Ивановичу и мне лучшие места в камере. Но надзиратели тогда бы многое поняли, и, скорее всего, нас перевели бы в другую камеру. По этой причине мы отказались от более “привлекательного” места.

Я рассказал Николаю Ивановичу (конечно не в камере, а в карцере), как я сидел в немецком плену. Вначале была тюрьма, а затем меня перевели в лагерь для военнопленных. Рассказал, как меня допрашивал немецкий офицер с помощью переводчика. Единственное, что позволил немецкий офицер по отношению ко мне, так это были удары кулаком по лицу. Но меня не били ни конвоиры, ни надзиратели. Только офицер. Он ударил меня за то, что я отказался сообщить численность той части, в которой я находился перед пленением. Я сказал офицеру, что не знаю, сколько солдат было в части. Что пришёл в воинскую часть почти перед атакой, а перед боем ни с кем не общался. И в первой же атаке был ранен.

Как я потом выяснил, наш полк отступил. А я был засыпан землёй от разрыва снаряда. И никто из отступающих меня, раненого, не заметил. Обнаружил меня нечаянно немецкий фельдфебель. Он наступил на бугорок земли и удивился, увидев, что это человек. Так немец спас меня от смерти.

Я был направлен в немецкую санчасть, оттуда – в тюрьму, а затем в лагерь для военнопленных. Ранение, контузия и плен сыграли со мной злую шутку. Из-за плохих условий пребывания, грязи, сырости, отсутствия свежего воздуха и паршивого питания я получил заболевание всех нищих земного шара – туберкулёз лёгких.

После освобождения из немецкого плена (сыграла роль февральская революция в России) я получил кое-какое лечение в госпитале, что в дальнейшем позволило мне попасть в ряды Красной армии и даже побывать в застенках восставших против Советской власти пленных чехословаков.

Николай Иванович выслушал меня со вниманием. Во время моего рассказа он меня ни разу не остановил, не задал ни одного вопроса. Только изредка качал головой. Хотя в своей жизни он тоже многое повидал, но, как я понял, мой рассказ его потряс.

Он рассказал мне и о своих мытарствах. У него тоже была большая семья: две дочери и три сына. Пришлось туго. Заработная плата учителя истории, и даже оклад директора школы были малы. Его жена работала учительницей в той же школе. И вот теперь, после его ареста она осталась единственной кормилицей пяти детей…

Стоять в карцере несколько часов подряд было тяжело физически и морально. Скрашивали наше “великое стояние” только разговоры. Возможность вести разговоры была для нас великой роскошью. Если бы не возможность общаться – вряд ли мы бы выдержали такую изощрённую пытку.

Второй раз мы попали в карцер “просто так”. Рано утром в камеру вошли три надзирателя и нас – “врагов народа” – вывели и снова поместили в ту же омерзительную тесную каморку. Света никакого не было.

После карцера, на этот раз не продолжительного по времени, нас отвели не на допрос, а в камеру. Это настораживало. Палачи просто так ничего не делают, значит, что-то задумали. Для нас был оставлен завтрак: по куску хлеба и кружке воды. Позаботились уголовники.

Как здорово, что уроки Николая Ивановича с неуспевающим учеником всё же не прошли даром! Посеянные зёрна справедливости и правды дали свои всходы. Хотя бы в такой форме. Николай Иванович жалел, что не мог поблагодарить своего ученика: не хотелось его подводить – неизвестно, кто был в камере провокатором. Но провокатор определенно был – репрессивная машина без этого не могла бы работать.

Я находился в тюрьме уже шесть суток, Николай Иванович – девять. С родными связи не было, также не было и передач. Уголовники, некоторые из них, ходили на свидания. Им передавали и одежду и посылки с едой.

Но у нас, “врагов народа”, никакой связи с внешним миром не было.

Тайное заключение! Как и во времена средневековья, это правило соблюдалось неукоснительно.

От нас требовали правды, каких-то сведений о людях из района, о людях из Ленинграда. С помощью угроз, побоев, других видов пыток следователи пытались добиться от нас признания.