Максим Пачин - Суета. Роман в трех частях

– То-то и оно, Ипостасей, молвишь, еще как. Я это наблюдаю веками, и знаешь – ничего не меняется. Уже людям-то не верю, понимаешь? Вот ты стоишь, весь такой бледный, гляди сейчас на тот свет отправишься, слова вроде повинные говоришь, а на деле – все пустое и все в пустоту.

– Ну что мне сделать? Поклясться? Так я клянусь, клянусь всем, что есть у меня. Клянусь жизнью, что слова вопреки не молвлю о жизни поганой, коли сам в дебри зайду, значит так оно и суждено.

– Жизнью значит клянешься? Маловата твоя жизнь к таким словам. Уж раз начал по серьезному, то клянись сразу всеми душами.

– Чья ж душа кроме моей нужна еще вам?

– Да ты-то куда лезешь – твоя душонка никому не нужна, а вот семья, в лице невестки и сына, вот это приемлемый груз, дабы предать нашей договорённости некий баланс. Ну чего же ты встал, как вкопанный – клянись, раз готов слово держать.

– Это что же получается, я из-за блага другой жизнью отвечать должен… Неправильно все это, поймите, не могу я так. Да и по-другому тоже не могу… Что же делать, что же мне придумать.

– Ты, человек, уже все придумал – проблемы и несчастья твой, так сказать конек. Смотри, пока я добрый, соглашайся.

Ангел подвел человека к окну, где царила тьма. И только через несколько мгновений, сквозь старое стекло показалось два силуэта, прикованные к большому дереву. Это была невестка и сын Ипостасея. Невестка потеряла свое имя на войне, а сына звали Андрей. Ангел махнул рукой, дав команду двум чертам издеваться над невесткой. Андрея наоборот, стали избавлять от цепей. Самый маленький черт подошел, срубив оковы, взял его за руку и начал тащить в болото, которое вырисовывалось тотчас возле большого дерева. Ангел посмотрел на человека:

– Не так тяжела сама жизнь, как ноша, что несет она с собою. Ведь жизнь человечья по сути ничего не стоит. Ценной она становится только тогда, когда в судьбу эту люди другие приходят. Мыслями своими делиться начинают, а человек привязывается, растворяется в этом потоке и со временем теряет себя. И неужели это и есть истинные чувства, о которых вы сами пишите веками? Или это проявление все же человеческой глупости? А может это все от одиночества. Вот ты Ипостасей, считаешь себя одиноким человеком?

– Одиночество меня, к счастью, обошло стороною. А что про глупость вы говорите, так это все от возраста, поймите. Человек не может знать все сразу наперед, все постигается методом проб и ошибок. Да и вы должны понимать, что такая быстрая любовь не может равняться с настоящими духовными, временами может и больными чувствами к другому человеку. Здесь, наверное, все сложнее, чем кажется на первый взгляд и суть главная далеко не в словах, а скорее в трепете внутреннем, что заставляет человека понимать и принимать другого человека.

– То есть ты считаешь, что любовь – это принятие?

– Безусловно, господин. Я тщетно верю в это и бережно храню эту мысль у самого сердца. Ведь если все иначе, если человеку не суждено понять и принять другого, значит и любви истинной нет в этом мире. Я знаю, что мысли мои может местами и глупые, и далеко не ученые, но счастлив я от того, что мысли эти полностью повторяют форму чувств моих. И знаете, хранитель, ради этого, наверное, я здесь.

– Да все это вы делаете из-за тоски, да и только. Вы-то люди и будете говорить о каких-то там чувствах к другим. Да вы ненавидите друг друга, постоянно пытаетесь убить, ограбить, унизить. Где здесь любовь-то твоя высокая? Или вы слишком избирательный народ, что вправе выбирать, кого казнить, а кого любить. Фарс, да и только. Напридумывали себе сами сказок и играетесь, как дети малые. Услышав первый раз такое, может я бы и поверил, но наблюдая день за днем за вами, приходишь только к одному неутешительному выводу, что все это есть большая и необъятная суета. Причем суета-то бесполезная, а вы и рады, лишь бы в одиночестве не остаться. Видите ли – скучно.

– Знаете – да, есть у нас глупцы и недалекие, в каждом народе такое. Но это не значит, что все на одно лицо. Как можно так судить человека, не узнав именно его, а опираться на туманные образы. Душа ведь у нас не одна на всех.

– Душа может и не одна, а вот повадки почти одни и те же. Да даже ты, со своей клятвой – прибежишь через месяц, валяться в ногах будешь и умолять сделать все иначе. Что я, не знаю этого. Одинаковые все вы, хоть на лица и разные.

– Словами спор наш не унять, – задумался Ипостасей. – Давайте так. Раз клятву вам даю свою на веки, что не овладеет мною мрак при новой жизни, а если и быть этому, то понесу свои ошибки на себе же и в вашу сторону их не обращу. Но вы, всевышний, должны и мне поверить, что люд не всяк таков, как описываете в своих словах.