Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

Христиане следили за пожарищем этим неотрывно. Иные крестились. Другие вздыхали и даже пустили слезу при виде языческих книг, огнем своим пожирающих символы имперской власти. И только епископ Анфим узрел в этом знамение будущих перемен.

– Так и власть Рима падет, и вера его, спаленная рукой христианина, пойдет прахом, – проговорил он чуть слышно. Перекрестился и просиял.

Πᾶς δὲ ὁ ἐρχόμενος ἐν ὀνόματι Κυρίου δεχθήτω ἔπειτα δὲ δοκιμάσαντες αὐτὸν γνώσεσθε, σύνεσιν γὰρ ἕχετε δεξιὰν καὶ ἀριστεράν [101] Всякий приходящий во имя Господне пусть будет принят; а потом, испытав его, вы узнаете, правильно [это было] или ошибочно – ведь в вас есть благоразумие. ( Перевод с др. – греч. Л. И. Щеголевой .) , – сказано в Дидахе [102] Дидахе (Учение Господа через двенадцать апостолов язычникам) – наиболее ранний из известных (конец I века – начало II века) памятников христианской письменности катехизического характера; также памятник церковного права и христианского богослужения. и самою жизнью подтверждено.

Другим днем явился Киприан на службу праздничную, воскресную прежде всех, засветло. Вошел в храм, пустой и оттого особенно гулкий, волнующий мраком своим. Возжег светильник да несколько свечей, что принес из дома, прямо пред алтарем. Поставил на стол полную корзину пресных духовитых хлебов, которые напекли с утра Ануш вместе с его матерью, казалось бы, совсем оправившейся от тягостного недуга. И вино в кувшине. Терпкое. Старое.

Здесь, в пустынном христианском храме, в котором не было ничего, кроме трепетного света огня, слабого свечения дня сквозь крохотные оконца под сводами и рукотворного креста над алтарем, где властвует благоговейное единение и Господь слышит самые потаенные твои слова, даже если не произносишь их, но только помышляешь, Сам Господь уже помыслил за тебя и ныне только ждет принять душу твою и сердце в Свои благие объятия. И спасти.

Устроившись на простой, не слишком удобной скамейке напротив алтаря, поверх которого теперь трепетал живой огонек масляного светильника, склонив голову долу, сидел Киприан с тихой, неторопливой молитвой в сердце, с таким же трепетным, как огонек, желанием услышать Господа, распознать голос Его среди других голосов, будоражащих его душу. Но Спаситель молчал. И тогда Киприан принялся говорить сам. Он рассказывал Иисусу Христу о своем языческом детстве, об отрочестве, проведенном в святилище сивиллы Манто, об убитой волчице и первой встрече с князем тьмы, о странствиях своих и колдовских школах, об искушениях страшных, коим он подвергал даже собственное семейство, не говоря уже о простом люде, о благочестивой девице Иустине, которую не только искушал, но и принуждал при содействии бесовских сил к чреде грехопадений. Голос внутренний, мысль человеческая, запечатленные в душе образы куда скорее людской речи. Кажется, вся жизнь Киприана промелькнула перед мысленным его взором. Во время исповеди сокровенной пред самим Спасителем. И вновь полились из глаз Киприана слезы. И тяжкий стон полился из его груди. Простит ли Господь? Избавит ли от горьких этих страданий, от пудовых валунов греха, что давили на сердце и душу могильной плитой? Этого Киприан не знал. Не знал и того, услышал ли исповедь его Господь. Но верил. Страстно верил, что хотя бы толика сокрушения коснется Божественного слуха, хотя бы один из сонма грехов прощен будет. И станет наградой ему даже не спасение, но хотя бы возможность спастись.

– Когда греховность наша, – послышалось вдруг позади него, – достигла своего предела и стало ясно, что ее последствия, наказание и смерть тяготеют над нами… Сам Бог взял на Себя бремя наших преступлений.

Голос, бесстрастный и ровный, словно лунная дорожка на воде, слышался совсем рядом, за спиной Киприана, однако тот и обернуться страшился, чая увидеть перед собою очи Спасителя. Сердце колотилось зайчишкой загнанным. Дыхание то и дело перехватывало жестким спазмом. Смиренно слушал. А тот продолжал:

– Он отдал Своего собственного Сына в выкуп за нас, Святого – за преступников, Безгрешного – за злодеев, Праведного – за неправедных, Нетленного – за тленных, Бессмертного – за смертных. Ибо что иное могло покрыть наши грехи, кроме Его праведности? Как иначе могли бы мы, грешные и нечестивые, быть оправданы, если не через Божьего Сына? О сладкая замена! О несравненное деяние! О блага, превосходящие всякое ожидание! Греховность многих скрыта праведностью Единственного, а праведность Единственного оправдала многих преступников!