Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

А тут сама вдруг вышла из кубикула. Без поддержки. С потрясенной Ануш за спиной. Предстала как ни в чем не бывало, точно и не было этих лет безумия. Хоть и смотрела на Киприана туманно, а руки тряслись по-прежнему, облик ее наполнился прежней статью и благородством. Главою с аккуратно уложенными волосами и даже тонким слоем белил на лице прижалась к груди своего сына. И жаркие материнские слезы окропили ее долгожданным теплым дождем. Киприан обнял мать, поражаясь, но не смея выказать радости от удивительного этого преображения. И ощущая с каждым мгновением все явственнее, как и собственное его сердце словно бы очищается, обнажается, становится мягче и слабей. А слезы подступают все ближе. И не дают вздохнуть.

– Мамочка, – молвил Киприан задыхаясь, – я скоро приду. Вот дойду до храма и сразу вернусь. И мы вместе сядем за трапезу. Ануш приготовит свиное вымя. Ты ведь любишь его, мамочка? Сядем и славно поговорим. Ты только дождись меня, пожалуйста, мама!

Всю-то дорогу к христианскому храму, на поводу с повеселевшим внезапно мулом, тянущим крестьянскую повозку, набитую не луком, не утварью негодной, но сотнями ценных, не всякому доступных книг, Киприан раздумывал о причинах удивительного преображении матери и о том еще, что скажет епископу. И примет ли его христианский епископ?

Жесткая серая власяница исколола тело его, а белым платком прикрывал он половину лица на манер кочующих измаильтян. Встречный люд узнать чародея не мог. Но все одно расступался почтительно, уступая дорогу чудному страннику с повозкой, полной ученых книг. И даже уличный гомон странным образом стихал при его приближении.

Путь к храму – через Железные врата, по вымощенной велением иудейского царя Ирода дороге за городскими стенами, что ведет в горы. Здесь, у подножия скального обрыва, неприметен и неказист в спасительных зарослях дикой ежевики и колючих шиповников, виднеется проход в христианскую церковь – низкий, заставляющий склониться входящего. После величественных святилищ языческих, украшенных дорогим мрамором, золотом, слоновой костью, обитель Господа показалась Киприану бедной юдолью сирийцев, что, пребывая в непрестанной нужде, селились на городских окраинах. Шагов тринадцать в пещерную глубь. Девять – в ширину. Четыре колонны серого туфа, такого же материала алтарь, укрытый домотканым покровом с литерами INBI [98] Аббревиатура от Ἰησοῦς ὁ Ναζωραῖος ὁ Bασιλεὺς τῶν Ἰουδαίων (др. – греч.) – Иисус Назарянин Царь Иудейский. , с десяток глиняных светильников, каких не сыщешь в богатых антиохийских домах, но лишь в окраинных лачугах, стол ливанского кедра, скамьи кленовые, сколоченные на скорую руку кем-то из прихожан. Да деревянный крест над алтарем – безыскусный, немудреный. «Скупая вера, – подумалось Киприану, – даже крест не могли изваять как следует». Но тут же осекся, осознавая, что за внешней простотой этой церкви стоит великая сила ее Создателя – тоже ведь человека не кровей голубых, но духа высочайшего.

Пролом пещерный, два узких лаза под самым потолком и свет лампад озаряли церковь дрожащим сумеречным светом, в котором можно было различить не только скромное убранство ее, но и согбенную фигуру старца, склонившегося возле глиняной лампады над манускриптом. Заслышав шарканье подошв у входа, обернулся, не в силах различить темный силуэт. Поднялся с неожиданной для лет своих легкостью. Приблизился к незнакомцу с лампадой в руке. Но как только она осветила лицо Киприана, с ужасом отпрянул. Торопливо перекрестился.

– Изыди, семя бесовское, – вскричал заполошно. – Vade retro, Satana ! [99] Изыди, Сатана! (лат.)

– Я – человек! – воскликнул Киприан, падая перед епископом ниц. – Человек грешный и кающийся…

– Нет тебе веры, – прервал епископ, гневно глядя в лицо чародея. – Много зла творишь ты между язычниками; оставь же в покое христиан, чтобы тебе не погибнуть в скором времени. Если ты еще не погиб.

Слезы хлынули из глаз Киприана при этих словах, от коих почувствовал он ту степень отчуждения и небрежения, что испытывал к нему не только христианский люд, но и большинство горожан Великой Антиохии, всю глубину поглотившей его пропасти человеческого грехопадения, из которой даже белого света не видно. Только мрак. Смрад. Тление. Сущий ад. Еще в этой, земной жизни.

– Бог ваш – Отец, но не судия, – проговорил наконец Киприан, поднимаясь с колен. – И разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются? Савл из Тарса не был ли гонителем христианского рода, прежде чем ослеп по дороге в Дамаск? Но призван Господом, наречен Павлом. И воздвигнут в апостольский чин. Трижды отрекся от Спасителя апостол Петр, но был прощен по раскаянии сердечном сей же день.