Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

Всю-то ночь простояла коленопреклоненно Иустина на молитве. Костями вросла в мраморный пол. Позвоночник ее и поясницу ломило отчаянно, а на лбу, которым она то и дело касалась хладного мрамора, проявилась темная гематома. Самодельное распятие, вырезанное отцом из ливанского дуба, под которым беседовал с учениками Христос, и вереница масляных лампад – вот и все, что видела она перед собой пять часов кряду. Но взором мысленным – совсем иное.

Дух ее устремлялся к Господу. И вскоре почувствовала ответную благодать, что не имела физического свойства, но была свойства именно духовного, поскольку согревала, окружала неземной негой, спокойствием и радостью тихой. Иустина любила это состояние единения со Христом, это волшебное торжество духа, которое несравнимо было с повседневной бренностью жизни, пусть исполненной плотских радостей. Это чувство сложно было высказать бедной человеческой речью, но только словами молитвенными, в которых присутствовал и иной ритм, и иной слог, а сами слова проникались священной, мистической силой. Только они, словно крылья чудесные, помогали унестись душе в Царствие Небесное. И только они позволяли держать невидимую, неуловимую связь со Спасителем, доносить до Него самые потаенные мысли и просьбы. Связь эта была тоньше паутины. Держать ее стоило невероятных усилий, поскольку тишайший шорох палой листвы за окном или любая сторонняя мысль могли ее оборвать. Вот тогда-то осенним ливнем захлестывали душу всевозможные измышления и образы, вполне благочестивые и священные, но, по сути, бывшие не чем иным, как соблазном и искушением. Иустина за годы молитвенного восхождения научилась следовать евангельским поучениям, завещающим: σὺ δὲ ὅταν προσεύχῃ εἴσελθε εἰς τὸ ταμεῖόν σου καὶ κλείσας τὴν θύραν σου πρόσευξαι τῷ πατρί σου τῷ ἐν τῷ κρυπτῷ καὶ ὁ πατήρ σου ὁ βλέπων ἐν τῷ κρυπτῷ ἀποδώσει σοι [76] Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе. (Мф. 6: 6). . В начале трудного этого восхождения она молилась только устами, молитва была поверхностна и слаба. Затем обучилась умной молитве, что присовокупляет к словам еще и рассудок. Но и эта молитва чаще не достигала благодатной связи с Господом. И лишь когда к этим двум молитвам присоединился сердечный трепет, тогда и наступило молитвенное блаженство. От священников и епископов, слышавших самих апостолов, Иустина знала, что есть еще и молитва самодвижущаяся, о которой апостол Павел говорил: Ἀδιαλείπτως προσεύχεσθε [77] Непрестанно молитесь. (1 Фес. 5:17). , когда происходит она в душе твоей сама по себе и даже как бы от души твоей независимо: и во время беседы, за трапезой, и во сне. Следом – молитва видящая, способная внутренним взором созерцать иные души в их земном и даже посмертном воплощении. Молитва восхищения, о которой лишь иногда вспоминали праведники, уносила человеческий разум в чертоги небесные, воспаляя лицо и руки нестерпимым огнем. Однако вершиной молитвенного роста считалась молитва духовная. Мало кто встречал людей, способных на такой подвиг. Ибо в этой молитве ум человека не движется своими силами, но бывает взят силой Духа Святого и отведен в небесную славу и уже не может думать о том, о чем хочет. Ум человека ведется к великим откровениям в ад, на небо – куда хочет привести его Дух Святой. И человек этот пребывает в великих откровениях, и когда возвращается в свое обычное состояние, то не знает, был ли он в теле или вне тела. Ибо это непостижимо разуму его и сердце с душой не могут вместить такого единения с Господом. Такой Великой Любви и По- крова.

Иустине, впрочем, до такого молитвенного состояния было ох как далеко. Но видела и различала души людей уже ясно. Вот и сейчас, по прошествии нескольких часов непрерывного Богообщения, зрела она и терзаемую бесами душу Аглаида, что метался по комнатам богатого своего дома в слезах и ярости, в греховных помыслах и с жаждой отмщения в сердце. Видела она и прекрасного чародея Киприана. Душа его пылала геенной огненной. Слезилась расплавленной серой. Взвивалась неистово. И темные бесовские сонмы взвивались вместе с ней, злобно рыча, отчаянно взвизгивая. Сонмы эти, почувствовала Иустина, отправлены к ее дому, и к домам соседей ее, и в целый город, чтобы сгубить его в отмщение за неуступчивость невесты Христовой. За веру ее несгибаемую. «Слаба вера твоя, – будто слышался ей даже чародея голос, – если позволишь сгинуть обитателям града сего в награду за собственную невинность».