Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

К полудню, когда пластиковые подошвы солдатского «адидаса» чуть не плавились на раскаленном песке, когда расхристанная, местами разодранная «песочка» проступала белесыми пятнами выпаренного пота и не было сил не то чтобы стрелять, но и просто держать автомат, усталые роты возвращались на запасные позиции, прекрасно понимая, что нового боя им уже не снести.

– Авиация, – прохрипел комбат Сашке потрескавшимися губами, – зови своих! Будем мочить этих духов.

Но вертолеты на подмогу не спешили. Несколько «крокодилов» все еще работали на перевале Шабиян, другие с поплавленными от жары и песка лопатками турбин стояли в ангарах в ожидании запчастей и ремонта. Так что подмога ожидалась ближе к вечеру. Комбат без остановки матерился в эфир, убеждая начальство, что бомбить кишлак нужно как можно скорее. Вода закончилась. Силы тоже. И надежды почти не осталось. «Вся ответственность за возможную гибель людей ляжет на вас», – грозил комбат неведомому чину. И тот орал ему в ответ визгливо, не желая ответственность эту на себя принимать.

К четырем часам, когда солнце вновь клонилось к закату, темным золотом заливая раскаленный песок, в наушниках Сашкиной радиостанции наконец послышались первые позывные летчиков. С Кандагарской базы к ним спешили два «грача» [54] Штурмовик «СУ-25». с четырьмя стокилограммовыми авиабомбами на пилонах, с ракетами класса «воздух – земля». Два гарнизонных «крокодила», оснащенных боеприпасом, как говорится, по самые яйца, уже на подходе. Запрашивают координаты сброса. Просят обозначить цель. Сашка цели эти в ожидании подмоги давно рассчитал. А минометная рота уже и выставила их на прицелах, готовая в любое мгновение бить по кишлаку, обозначать фугасными разрывами линию бомбометания.

– Четыреста двадцатый! – орет Сашка «грачам». – Двести метров на северо-запад! Ребята, там дерево высокое есть. Не заденьте.

– Ты что, юный мичуринец? – смеется Четыреста двадцатый. – Ладно, постараемся.

Минометные хлопки с подзвоном да глухие разрывы в тлеющих тростниках – как увертюра симфонии уничтожения. Вслед за нею дребезжащий рев штурмовиков, выходящих на угол атаки все ниже к песку и окопавшимся в нем людям. Бомба уходит с пилонов с легким, неслышным щелчком, мчится вниз, рвет и без того раскаленный воздух центнером первоклассного советского тротила. Вслед за нею сыпятся и рвутся еще три авиабомбы. И еще четыре – с другого борта. Восемь взрывов, один другой опережая, оглушают Сашку и схоронившихся за барханами бойцов тугими волнами сжатого воздуха, песка и пыли. Режут до слез сетчатку глаз короткими вспышками оранжевого и белого огня. Дыбят чрево земли. Сперва копотно-смоляными столбами, а спустя мгновение – табачными клубами, растекающимися долу в разные стороны. Труха древесная, крошево камней, замешанной на глине соломы, скромной крестьянской мебели и человеческих тел шлепаются, секут песок тяжелым скорбным дождем. И лишь алые женские шаровары да белотканая детская рубашонка суматошно носятся по прокопченному воздуху кромешного этого ада.

«Грачи» тем временем развернулись и вновь заходили на боевой рубеж, готовясь нанести ракетный удар. Вслед за ними с рокотом и победным воем в эфире шли на сражение вертолеты.

Зачарованный до самозабвения симфонией апокалипсиса, оглушенный громовой его канонадой, от которой звенели, рвались и сочились кровью барабанные перепонки, опьяненный запахами войны, густо замешанными на вони взорванного тротила, выхлопах авиационного топлива, смраде дерьма, горелой плоти, обольщенный исполинской мощью, позволяющей ему силою слова и воли вызывать огонь возмездия, стирать с лица земли любого врага, стоял теперь Сашка во весь свой рост посреди пустыни Регистан с распростертыми к небу руками, словно праведный в гневе своем Авраам. «И встал Авраам рано утром и пошел на место, где стоял пред лицем Господа, и посмотрел к Содому и Гоморре и на все пространство окрестности и увидел: вот, дым поднимается с земли, как дым из печи».

На закате, когда дым рассеялся, бойцы потянулись в кишлак. Обходя глубокие воронки, присыпанные землей трупы людей и коз, остовы автомобилей и развалины жилищ, они искали уцелевшие колодцы и наконец ко всеобщей радости один отыскали. Пили жадно, опуская и поднимая прохладное от влаги цинковое ведро, наполненное мутной водой. Полнили солдатские фляги. Канистры из-под бензина для заправки порожних радиаторов. Лили воду на спины и лица, на которых запеклись разводы соли, сукровицы, соплей. Никто и не заметил, как из-за порушенного дувала им навстречу вышла женщина с тремя детьми. Разодранные шаровары едва прикрывали смуглые ее ноги, а вязаная кофта цвета фуксии запорошена была толстым слоем земляной пыли. Волосы растрепаны, а местами и вовсе подпалены огнем. На бледном даже в смуглости своей лице – разводы сажи, дорожки слез. Следом семенили двое босых малышей в рваных, описанных многократно обносках. Личики их были чумазы и вместе с тем светлы. Но глазки каждого полнил страх пережитого, чудно́й вид незнакомых людей, мертвых односельчан. Третьего мать несла на руках. Мальчик был мертв. И уже окоченел. Крохотный осколок ракеты прошел сквозь крону старой чинары и отыскал его маленькое сердечко.