Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

Эхом отозвался он в ущелье. Выгнал из пещер стаи летучих мышей. С грохотом обрушил несколько валунов в воды присмиревшей от страха реки.

Киприан и сообразить ничего не успел, как Манто одним стремительным движением всадила кинжальную сталь по самую рукоять под лопатку лежащей возле ее ног Лиссы. В последнем взгляде волчицы отразилось и удивление, и боль, и услада конца, и разочарование в жизни. От ужаса и неожиданности она не проронила ни звука. Вздохнула хрипло. И тут же испустила дух.

Вновь пришлось отроку под тяжелым взглядом Манто исполнять отвратную роль мясника. И разделывать на сей раз верного своего друга. Все время, пока орудовал по привычке споро и сноровисто, за спиной своей слышал чью-то тяжелую поступь, запах серы, конского навоза, трупного тления. Одних этих запахов и звуков, этих шорохов за спиной было достаточно, чтобы лишиться рассудка. И оттого он кромсал волчью плоть, не оборачиваясь, то и дело жмуря глаза, из которых текли слезы ужаса и отчаяния.

Сивилла тем временем, наполняя воздух вонью паленой шерсти, швыряла волчье мясо в огонь, отчего и призраки, и те, кто пришел вслед за ними, оживились. Обступили жертвенник плотной душной толпой. Трубный голос, что прежде подал повеление к жертве, теперь прозвучал совсем близко, повелевая склониться беспрекословно. Обернувшись, Киприан в оцепенении наблюдал расступившуюся толпу, чрез которую уже двигалась прямо к нему четверка закованных в военные доспехи кентавров. Медленно, по-утиному переваливаясь бородавчатыми телесами, следовали за ними два циклопа. А несколько фавнов с золотыми рогами безжалостно и бесцеремонно теснили неприкаянных. Низко над землей кружили черные гарпии с головами женщин. Уродливые карлики с метлами дружно мели землю для того, чтобы другие карлицы посыпали ее цветами зла и листьями полыни. Лохматые химеры со свалявшейся шерстью и скользкими извивающимися хвостами шли им вслед. Старые сфинксы с отвисшими грудями, с крыльями, сложенными за спиной, мягкой кошачьей походкой шествовали горделиво. И уж только за ними величественно катилась царственная колесница с крылатыми пегасами в упряжи, украшенная золотой пятиглавой звездой в объятиях οὐροβόρος [46] Уроборос – свернувшийся в кольцо змей или дракон, кусающий себя за хвост (др. – греч.). , с инкрустациями слоновой кости, колесами с бронзовыми спицами, главой горгоны с живыми змеями вместо волос на передке.

Колесницей управлял юноша, прекраснее которого Киприан в жизни еще не видывал. Ржаные кудри его тяжелыми локонами спадали на точеные, словно из мрамора, плечи. Повелительный взгляд лазоревых глаз из-под длинных ресниц излучал притяжение, пронизывал, казалось, насквозь, понимая и распознавая все скрытые помыслы, мысли сокровенные, тайные страсти. Губы его упрямо сжимались в слегка надменной улыбке. Ланиты румянились по-детски свежо. Высокий сократовский лоб венчал золотой лавр. Тело его, идеально сложенное на зависть самим олимпийцам, облегала тончайшей шерсти тога с золоченой застежкой на плече и элегантным поясом из кожи василиска на чреслах.

– Склонись! – зашипела возмущенно старуха.

Но Киприан завороженно смотрел на юношу, а тот на него, излучая взглядом и всем своим существом бесконечную доброту и беспредельное счастье. Растворяясь в них, позабыв внезапно про ужас и страх, отдаваясь без тени сожаления во власть божества, отрок улыбнулся смиренно. И покорно склонил голову долу.

Гробовая тишина воцарилась в ущелье. Озерной гладью застыла, онемела река. Пламя пожирало волчье мясо в абсолютной тиши. И только бездна Вселенной доносила едва слышный шорох гибнущих в ее пучине галактик.

– Вот новый Замврий, – молвил бог, – всегда готовый к послушанию и достойный общения с нами! Ставлю князем тебя по исхождении души из тела и полк даю во служение. Мужайся, усердный Киприан! Встань и сопровождай меня, пусть все старейшины наши удивляются тебе.

Чувствуя подле себя бога, Киприан не смел поднять глаз. Даже дышал с трудом, каждой клеточкой своего существа ощущая величественное и хладное его естество. Силу его, престол его и великую власть.

Теперь бог восседал в священной задумчивости между старухой и мальчиком с растерзанным волком в ногах. Молча вынул из трупа теплое еще сердце. И оторвал зубами большой кусок, отчего и по губам его, по подбородку, по снежной тунике сочно брызнуло яркой кровью. Потом дал откусить старухе. И уж после нее – прямо с руки – Киприану. Тот сжал губы упрямо. Но юноша настойчиво и как-то небрежно ткнул окровавленным мясом ему в лицо. Гневно взглянул прямо в душу. И отрок покорился его повелению. Зажмурился крепко. Вкусил сердце друга. И чуть не сблевал от отвращения. Закашлялся. Глубоко вздохнул несколько раз, освобождая гортань от спазма. И в следующее мгновение почувствовал на губах живую плоть. Раскрыв широко глаза, в ужасе увидел подле лица сморщенное лицо старухи, что впивалась со страстью и похотью в невинные и нецелованные его губы. Пронзительный вой поднялся изнутри его существа, но в то же мгновение был задушен удушливым поцелуем сивиллы. Безжалостно и властно она повалила его на камни возле костра. Разорвала на себе одежды, представ пред отроком в омерзительной старческой своей наготе: с желтым пергаментом дряблой кожи, сквозь которую проступали суставы и кости, свисающими безжизненно грудями с загрубевшими сосками, прогорклой вонью изможденной плоти, нечесаными прядями седых волос, в которых угнездились волчьи блохи. Манто обхватила отрока ногами, взгромоздилась поверх него заправской амазонкой и принялась неистово скакать. Горячие волны стыда, ужаса, сладкого удовольствия нахлынули на него и сорвались в самый низ живота. Старуха пыхтела, стонала, а затем вдруг завыла, оглашая и ущелье, и Олимпийское царство, и Вселенную над нею пронзительным криком гибнущей твари. Теперь и отроку стало больно-усладно, как никогда не было прежде. Нутряная его чистота вспыхнула последний раз печальной звездочкой. И угасла. Бурная, опустошающая душу и тело сила изверглась из него в старуху. Сознание оставило его.