Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

Пробудился он до рассвета. Сизый отсвет занимающегося утра медленно втекал сквозь единственное крохотное оконце. Раб еще спал. Чтобы не будить его, Киприан тихонько выбрался из пастушьего убежища, умылся в ручье и уже совсем один, без ослика, которого оставил рабу в благодарность за кров, продолжил свой путь к Олимпу. Пройти оставалось совсем немного.

От художества волшебнаго обратився, богомудре, к познанию Божественному, показался еси миру врач мудрейший, исцеления даруя чествующим тя, Киприане, со Иустиною, с неюже молися человеколюбцу Владыце спасти души наша, поющих: Аллилуиа.

Разум несовершенен к разумению истины Божественныя имея, в ослеплении языческом сущу, бесовские хитрости изучая, усердно трудился еси. Но уразумев, яко боятся Креста Господня, немощи демонския познал еси, и отвратився служения лукаваго, во Храм Господень притекл еси, сего ради зовем ти: Радуйся, хитрости демонския изучивый; Радуйся, прелести служения его обличивый. Радуйся, змия лукаваго посрамивый; Радуйся, мудрых мира сего мудрейший. Радуйся, разумнейших разумнейший; Радуйся, священномучениче Киприане, скорый помощниче и молитвенниче о душах наших.

Шадринск (Курганская область). 30 мая 1982 года

Весь день над городом парило, а ближе к вечеру ливанул дождь. Хоть и летний, теплый, но какой-то муторный. Транспортный «Ан-12», предназначенный воинским начальством для того, чтобы таскать на войну живых солдатиков, а в обратную сторону возвращать в гробах их истерзанные тела, тяжело выплывал из низких туч с выпущенными шасси, изготовившись к приземлению на взлетно-посадочную полосу учебного аэродрома.

Покуда борт тормозил, выплескивая из-под шасси облака водяной пыли, пока сбрасывал обороты двигателей да выруливал с глухим гулом на определенную для него диспетчерами стоянку, Сашка стоял между матерью, с одной стороны, и военкомом Осокиным – с другой. Водитель военкома татарин Равиль держал над ними большой нейлоновый зонт с бабочками, но вода все равно струилась Сашке на брюки, матери – на черный платок. А когда со скрежетом отворились аппарели грузового отсека, Осокин велел Равилю оставаться с родственниками, а сам, забавно перескакивая через лужи, двинулся к самолету. Саша пошел следом.

После того как сожженное тело полковника привезли в Баграм, оно два дня пребывало в приспособленном под морг авиационном ангаре, где на стеллажах, как на нарах в бараке, лежали мужчины без различия званий и чинов – такими, какими их произвела на свет мама. Только убитые. Обкуренная похоронная команда из прибалтов в резиновых фартуках и таких же черных рукавицах срезала с трупов негодную, кровью напитанную одежку, стаскивала бронежилеты, каски, берцы, кое-как мыла из черного шланга, регулируя пальцем напор и направление струи; опознанных записывали в журнал, присваивая помимо фамилии и имени порядковый номер, который затем помечали еще и на двух бирках: на ногу и на шею. На неопознанных дожидались информации из частей, порой тоже путаной и неточной, отчего подчас отправляли на родину под чужими фамилиями совсем других сыновей. Иногда и опознавать было нечего. Руки, ноги, головы, тела без голов – эти останки поступали в морг регулярно. Их даже не обмывали. И если принадлежность того или иного фрагмента все же удавалось каким-то чудом установить, цинковый гроб такого бойца становился намного легче. Две ночи лежал полковник рядом с таким вот безымянным солдатиком, у которого фугасом напрочь снесло башку, зато оставило на плече синюю наколку ОКСВО, город призыва – Абакан и имя девушки – Настя на груди под остановившимся сердцем. В ангаре было прохладно, однако медицинское начальство все равно старалось побыстрее оформить и сбагрить трупы в Союз. Во-первых, чтобы не портились от жары, а во-вторых, чтоб освобождались места для новых.

Провожали полковника, как это и было положено для геройски павших командиров, с соблюдением воинского ритуала. С выносом знамени, пальбой в воздух, прощальной речью генерала перед выстроившимися в почетном строю эскадрильями и соединениями. Цинковый гроб с телом командира запаяли на деревянном верстаке позади морга, уложили его в дощатый ящик, написали поверх досок имя и фамилию. И чуть ниже – «не вскрывать». Несли двухсоткилограммовую домовину к самолету восемь срочников под строгим присмотром Витьки Харитонова, вызвавшегося сопровождать полковника в последний путь до самого дома. Вчера он складывал в чемодан небогатое полковничье добро: фотографии, зубную щетку, одеколон, несколько рубашек, тренировочный костюм, шлепанцы, трусы, носки с дыркой на большом пальце. Пока бродил по модулю, открывая в поисках имущества ящики и шкафы, кошка Муля сжалась в клубок на платяном шкафу и наблюдала с тревогой за Витькой, которого хоть и знала, но не понимала, почему он появился в их доме один, без хозяина, и что теперь ищет. Но стоило тому отворить дверь, соскочила стремглав со шкафа и бросилась наутек. Больше ее никто не видел.