Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

Епископ Анфим провидением Божьим в огнище том уцелел. Некоторое время скрывался на попечении паствы в бедных окрестностях столицы, но все одно был найден и доставлен к цезарю. И усечен мечом. Из уст в уста передавались последние слова епископа никомедийского, произнесенные им перед казнью. «Неужели ты, царь, думаешь устрашить меня орудиями казни? – спросил святитель. – Нет, не устрашишь того, кто сам желает умереть за Христа! Казнь устрашает только малодушных, для которых временная жизнь дороже всего».

Помнили слова сии и Киприан с Иустиной, чья повозка неспешно и неуклонно двигалась в столицу имперского богоборчества.

Царственная Никомедия встретила их весенним благоуханием. Розовой пеной цвели вишни, миндаль, абрикосы. Крепкий бриз от изумрудных волн Пропонтиды врывался в город и шлялся, бродил по его улочкам и площадям подобно неприкаянному шалопаю, свежестью своей юношеской радуя изможденных жарой горожан. Яркие соцветия журавельника в горшках под окнами. Клетки с певчими птицами: щеглами да скворцами луговыми. Затворенные ставни лавок. Разноцветное тряпье, развешанное на веревках для просушки. Марево полуденного душного сна встретило арестантов и стражников в этих Афинах Вифинии, как называли ее услужливо при дворе. Минули и форум перед императорским дворцом, за которым виднелся дворец Приски, аккуратный, мозаичный, яркий, словно игрушка. И амфитеатр, возвышающийся по склону холма над дворцами. И форум, и дворец окружают заросли цветущего мирта, лавров, магнолий и кипарисов, чьи смолистые и сладкие ароматы насыщают дворцовую атмосферу благородством и особенной царственной статью. Мраморные статуи олимпийских божеств, как и повсюду в империи, обнажены, бесстыдны, вызывающи. Тут они совсем новые, белоснежные, без единого пятнышка или порчи. Видно, скульптор высек их из мраморных глыб недавно, не больше года назад.

В этот субботний полдень горожане уже отобедали – кто заветренным кусочком сыра с ячменной лепешкой и плошкой тушеных бобов, а кто и паровой скумбрией под лимонной шубой, – и теперь отдыхали, отдаваясь прохладной неге пропахшего солью и водорослями морского бриза. На улицах лишь несколько таких же приезжих на повозках, да припозднившиеся за дружеской трапезой чиновники в богатых одеяниях, да согбенный старец с узловатыми венами на ногах, страдающий от суставных и мозговых болей, да стайка детишек на углу, крутящих волчок на время.

Темница, в которую доставили антиохийских арестантов, располагалась неподалеку от императорского дворца и, как выяснилось по прибытии, оказалась забита заключенными под за- вязку.

– Что же вы их все везете и везете? – раздраженно взывал дежурный офицер, получая бумаги из рук веселого центуриона, который не чаял сдать узников под чужую ответственность и поскорее отправиться в обратный путь к жене и болящей дочери. – И ладно бы злодеев каких-то! А то иноверцев… А с душегубами мне что делать прикажете? Нет, забирайте свои бумаги обратно. Этих людей я не приму. Мне к вечеру разбойников привезут. Десять человек. На улице их оставлять? Простите. Заночуйте где-нибудь. Вам ведь только ночь переждать. А завтра все решится. С христианами теперь разбираются быстро.

Пришлось располагаться табором возле тюрьмы.

Вечером опечаленный центурион вместе с подчиненными и арестантами завалился в портовую попину, где собиралась, как и во всяком прибрежном городе, всякая шваль: пираты, проститутки, контрабандисты, беглые каторжники, авантюристы в поисках легкой наживы, армянские и персидские лазутчики под видом торговцев, спившиеся драматурги и солдатня.

В кабаке уже душно и кисло от нескольких десятков разомлевших и не всегда безупречно чистых человеческих тел. От жара раскаленных докрасна углей на кухне и вовсе не продохнуть. Запах жареной баранины, откормленных цыплят, тучной морской рыбы голубым дымком струится под потолок, вызывая у оголодавшего гражданина течение слюны, желудочное нетерпение. Вино в глиняных кувшинах с испариной уже на столе. Глубокая миска с тушеными бобами, от души приправленными чабрецом и перцем. Тарелка с овечьим и козьим сыром, на редкость свежим, должно быть только нынешним утром купленным у лавочника. Миска мелких олив, нерасквасившихся, твердых, духовитых. Кружок луканской колбасы, начиненной бараньим салом, рубленой печенкой, свиным огузком. Даже в холодном виде она хороша, а уж если поджарить немного на решетке да в скворчащей сковороде подать к столу, то и вовсе объедение. Хлеб из полбы, хоть и не царской природы, хрусток корочкой, ароматен в теплоте своей, а с сыром да кружком обжигающей колбасы – совсем отдельный, особый деликатес. А еще бараний бок в подпаленных иголочках розмарина, набитый требухой томленой и салом курдючным, что сочится по бороде, по рукам желтой смолой. Епископ с диаконисой, к удивлению сотрапезников, чревоугодия сторонились. Прочли, склонив головы, благодарственные молитвы, съели по кусочку хлеба и по ломтику сыра. Выпили кружку вина, щедро разбавленного водой.