Адель - Хрущёвка

–Но разве можно, жить на одни картины!? А что если, Ваше творчество, с концами потеряет спрос среди публики? Что же тогда!? Вы станете побираться на вокзале!?– мать давили на гостя бестактными вопросами и дочери это не нравилось.

–Нет!– возмутился Ян.– В том случае, если же написанные мною картины, утратят интерес среди моих почитателей, то кроме ног, я лишусь смысла жить и творить дальше. Буду, что называется, влачить жалкое существование на те деньги, что я скопил, продавая картины.– ответил Ян. Но если говорить начистоту, то он лгал. И не имеет большого значение, упадут ли картины Яна в цене, или же утратят интерес со стороны публики. Что совой об пень, что пнём об сосну – всё одно, Ян продолжит писать картины. И самое страшное, что с ним может приключиться, это далеко не паралич обеих ног, или же гнев публики, как говорится, сегодня народ ходит налево, а завтра станет модно ходить на руках. Худшее из всех зол, насколько Ян может судить, так это отсутствие всякого желания писать картины. И потеряй он всякий интерес к холсту, то жизнь его утратит всякий смысл. Он станет полным импотентом.

–И что же случилось с Вашими ногами, если не секрет!?– мать, лишённая чувства такта, досаждала гостя исключительной грубостью. Услышав столь дерзкий вопрос, Инга тотчас же поперхнулась жареной картошкой, и поскорее протолкнула затор компотом. Отец хлопнул дочери по сопатке, и помог ей откашляться.

–Мама!– недоумевала Инга.

–Что мама!? Я должна знать, с кем имеет дело моя единственная дочь.– ответила Анита Павловна.

–Инга! Я в порядке… Ничего страшного, в конце концов, не случилось. Вы не первый, и не Вы последний, кто задаёт мне подобного рода вопросы. И если публика требует, то я разложу всё по полочкам. Ночь. Сентябрь. Слегка поддатый я сажусь за руль автомобиля. Косой дождь моросил с самого утра. Лобовое стекло, словно окатили ведром холодной воды. Ни дорога, а сплошная муть. Яркое свечение на вихлявой дороге. Фонарный столб, лобовое стекло и гнетущая тьма. Лишь помню, как в пьяном угаре я на секунду открыл глаза, и увидел перед собой мокрые кусты шиповника. И прежде чем, очнуться на больничной койке, я пять дней пролежал в коме. Вдруг ни с того, ни с сего, мне приспичило в туалет, но вот беда! Ноги не подчинялись мне, как я бы того не хотел. Паралич обеих ног – врач вынес приговор всей моей дальнейшей жизни и с тех самых пор я прикован к инвалидной коляске. Вывод напрашивается сам – я вёл неблагопристойный образ жизни, и сама жизнь в конечном итоге меня за это покарала. Я много курил, часто уходил в запой, обожал водку и неделями не подходил к холсту. Меня устраивал подобный расклад, иначе бы я давно завязал со всеми непристойностями, вплоть до пьянства и курения. Мне нравилось жить сегодняшним днём и не испытывать никаких забот. И отчасти я благодарен судьбе, что та авария на перекрёстке вправила мне мозги. Теперь, когда ноги мои парализованы, я днём и ночью, тружусь в поте лица, и веду крайне трезвый образ жизни.– отрывок из биографии Яна Микуленко, оказался, настолько душещипательным, что Инга удержала в себе слёзы и развела сырость на щеках.

Грядущий час они провели в незабвенном молчании и за столом не проронили ни единого слова. Тарелки, набитые кушаньем, мало-помалу истощились. Голодный, как собака отец, умял жареную картошку, а от мясистой курицы не осталось и следа. Лишь обглоданные кости и липкий жир вокруг тарелки, напоминали о сытном ужине. Трапеза удалась на славу, правда, сам вечер выдался скудным на разговоры. Ян хотел завести с четой семейства Бледных насыщенный на слова диалог, но больше, чем пары скудных фраз он от него так и не добился. На беседу с матерью, всех нервов не напасёшься. Она то и дело, наседала на гостя и задавала много личных вопросов. Весь вечер над столом на пару с вредной мухой, витала напряжённая обстановка и не мудрено, что Ян не просидел в кругу чужой семьи и пары часов.

–Ну… Что ж! Спасибо за ужин. Но пора, как говорится, и честь знать.– Ян перебил немую тишину, царившую на кухне с момента его прихода, и облегчил жизнь буквально каждому, кто весь вечер сидел за этим столом.

–Уже уходите!? Однако быстро Вы домой собрались. Не хотите ли напоследок отведать кусочек моего фирменного пирога?– разумеется, никаких пирогов Анита Павловна не пекла и последнее, чего она хотела, так это лишние пятнадцать минут, просидеть в томном молчании, среди лиц не расположенных к общению. И остаться на чай мать предложила из мнимой вежливости к гостю… Ни больше, ни меньше. Мать прекрасно понимала, что будь Ян в кругу интересных ему людей, то он ни за какие дарма не покинул бы застолье в самом его разгаре. Видно, что годы учёбы на психолога, не прошли даром. И окажись Анита Павловна чуточку умнее и не выскочи она замуж в двадцать лет, то имела бы весомый шанс сделать себе громкое имя, работая психологом. Но семья, как говорится, карьере помеха. Ты либо стойкая на проруху мать, либо независимая ни отчей помощи гордая женщина и хозяйка одной, чудесной, пушистой киски.