Адель - Хрущёвка

Господин Штрубель набрал полную грудь воздуха, и жуткое зловоние ударило прямо в нос. Взгляды их, объятые тревогой, тотчас же пересеклись, и в мрачной камере, помимо жуткого перегара наступило явное замешательство. Они, как два полоумных, озирались по сторонам и понятия не имели, что сказать в знак приветствия. Господин Штрубель поднялся на ноги, затылок гудел неистово, капля крови струилась по шее, и он ощущал себя весьма паршиво. С такой ненавистью его не унижали со времён средней школы, когда лицо господина Штрубеля обросло прыщами, и со стороны он походил на сморщенный огурец. Но с тех пор утекло много воды, однако память напомнила ему, кто он есть на самом деле. Обиженный и всеми униженный человек, без грамма самолюбия и любви в целом.

Бродяга, бормоча, себе под нос явную околесицу, обошёл стороной господина Штрубеля и не посчитал нужным поздороваться с сокамерником. Он присел на скамью, рассупонил рваную куртку и вытянул ноги. Отдохнув, бродяга вынул из внутреннего кармана пузырь и хлебнул настойку боярышника. Рукавом дутой куртки он смахнул с губ багряные капли и завалился на бок.

Господин Штрубель явно не восторгался увиденным, напротив, он отстранился от бродяги, пошёл на попятную и затерялся в тёмном углу. Как назло в камере на всю катушку работали батареи, и в тесной коморке становилось жуть до чего душно. Господин Штрубель не менял одежду с самого утра, как оставил родную квартиру и ввязался в сомнительную аферу с батареями, коврами и прочим хламом. Он не успел одеться по погоде, халат, да тапки, правда, господин Штрубель и предположить не мог, что доблестный наряд примет его в подъезде. По меньшей мере сейчас, он должен стелить линолеум и ждать, когда сантехник заменит батареи, но мы имеем, что имеем.

Подле решётки выросла до боли знакомая фигура, это человек с погонами на плечах привёл очередного арестанта. «Принимайте постояльца», отозвался незнакомец и едва ли не пинками затолкал мужчина в камеру. Дверь захлопнулась, и мужчина в погонах вернулся на пост, гонять сладкие чаи с пирогами, да стоять на страже порядка. Арестант оказался приятен на лицо и вот что самое главное, от него пахло дешёвыми духами и это намного лучше, чем вдыхать жуткую вонь давно немытых ног. Одет он, ни скажу, что с иголочки, но опрятно, широкие брюки слегка налезали на пятки, лакированные ботинки выглядели презентабельно, и белая рубашка создавала образ весьма делового человека. Кто бы то ни был, но благоухал он в отличие от бродяги, свежими лепестками лаванды.

–Ну и вонь, здесь стоит… Изверги.– недовольно крикнул арестант, в сторону проходной, где кучковались пара мужчин, то ли постояльцы, то ли потерпевшие, издали не очень-то и видно.

–И не говори…– отозвался господин Штрубель и вынырнул навстречу из тёмного угла.

–Чтоб тебя!– испугался мужчина и спиной припал к чугунной решётке.

–Да Вы не бойтесь, я здесь проездом, не сегодня, так завтра двери передо мной откроются и прощайте нары, да здравствует свобода.– разглагольствовал господин Штрубель.

–Вы не первый, и не последний, кто так думает. По правде сказать, это мой пятнадцатый по счёту привод в полицию и каждый раз, находясь, за решёткой я наивно полагаю, что вшивые оборотни в погонах отпустят меня раньше срока. Но, увы… Судебная машина беспощадна и раз процесс запущен, то пиши, пропало.

–А я погляжу Вы завсегдатай столь злачных мест. Ну-с будем знакомы, я… Штрубель, а Вас как величать?

–Зовите меня Гога. Я здесь, так сказать, по воле случая, а оно и понятно. Все мы здесь, так или иначе, сидим не по своей воле, думается мне, мало, кто пожелает себе оказаться на нарах.

–А по какой Вы статье проходите?– любопытствовал господин Штрубель и протянул мужчине руку. Они обменялись рукопожатиями, и всякое неудобство между ними пошло на убыль.

–Сбыт и перепродажа краденного… Звучит не столь романтично, как например, разбойное нападение, или хищение в особо крупных размерах. Но я Вас уверяю, ремесло барыги, как говорят на улице, имеет свои принципы, нарушать которые ты не вправе. В прошлый раз, кстати, меня приняли в участок, за подделку документов, но доказать легавые, ничегошеньки не сумели, ибо ума у них палата. Я, признаюсь, хитрый лис, не впервой мне из воды сухим выходить, но в тот день, легаши нарисовались раньше положенного. И мне ничего толком не оставалась, как прожевать бумаги и спрятать все улики в желудке. Благо, что я от дипломов отказался, Вы бы знали, какая там корочка твёрдая. Мой желудок, хоть и привык кушать отраву, но диплом он бы навряд ли переварил.