Нина Хеймец - Перекресток пропавших без вести [сборник litres]

Мы прошли вдоль рельсов около километра, а потом свернули – так быстрее. Поезд довольно быстро скрылся из виду. Нас пятеро – Дж., Ли Вэй, Эдди, К. и я. Мы идем на ходулях, привязанных ремнями к ботинкам. На наших головах скрученные из простыней тюрбаны. За нашими плечами развеваются надутые предвечерним ветром пододеяльники, к спинам прилажены канистры с водой. Сначала трудно было сохранять равновесие. К. один раз даже свалился в ущелье, но Ли Вэй поймала его за пододеяльник. Мы затащили К. обратно на тропу, и дальше он шел уже достаточно ровно. Проведя в дороге несколько часов, мы освоились и двигались длинными шагами, плавными скачками; так мы встретили ночь, скользя правым виском по лунному зареву, так вышли на шоссе и спешили дальше, на север, подхваченные поднявшимся ветром. Слышали в отдалении шум двигателя, в свете фар полыхнули накидки идущих впереди меня Дж., Ли Вэй и К., но вместо того чтобы притормозить, водитель джипа нажал на газ, и мы долго еще видели, как где-то далеко впереди ощупывает холмы осторожный свет, потом перестали. Ближе к утру вышли к брошенному грузовику: дверца распахнута, на сиденье газета двухнедельной давности. Двигатель не заводился, для Эдди – дело двух секунд. Эдди забрался в кабину, а мы в кузов. С ходулями мы так свыклись, что уже не захотели с ними расставаться. Небо светлело, растворялись звезды, на западе проступила темная полоска – море; так и мчались, белел от соли левый висок.

В город въехали рано утром, солнце еще было прозрачным. Свернули с бульвара на узкие улицы, вдоль обветренных фасадов, круглых балконов, длинных окон. Вот этот дом, пустой, у нас есть ключ, и совсем нет времени. Отсюда вышел и сюда не пришел, здесь не сходится, и это уже что-то, зацепка, зарубка для цепких пальцев скалолаза над пропастью. Вышел, и так бывает – рассеянный свет, резонанс утреннего тела с тугим воздухом, расслоение в отражениях, расщепление в памяти случайно встретившихся, и вот уже он уходит десятком переулков, скользит сотнями бликов, рассыпается тысячей обстоятельств, разлетается в чужих событиях завтра и тогда, истончается в зернистости происшествий, струится в воздушных потоках – за горизонт, за дрожь зрачка.

Тогда приходим мы, собираем исчезнувшего по крупицам – если они есть, по совпадениям, по движеньям невпопад, по смотри, какая проволока – как будто ворона в зеркало смотрит, наверняка он ее тоже заметил; по здесь его точно запомнили; по нашлась пуговица от свитера, в котором его могли видеть; по на такой закат невозможно было не заглядеться; по утро 1998 года, и мы рисуем непонятно чей (какая разница!) портрет на кирпичной стене заброшенной пожарной станции, от краски в баллончиках пахнет ацетоном, у меня кружится голова; по остановка по требованию на пустом шоссе; по лицу настолько бесприметному, что это стало особой приметой. Мы приносим найденное в портфелях и пригоршнях, в подолах одежд, в карманах, крюках и клювах. Мы замечаем, что воздух уплотнился – движение оборачивается ветром, свет в комнате преломляется иначе.

Он отворачивается к окну и видит плоские крыши, зубцы пальм, диск солнца над морем и парусник на дорожке из красных всполохов. Мы смотрим в окно сквозь его лицо, но вскоре лицо теряет прозрачность. Не всё удалось собрать, и мы будем звать его по первой букве имени – Л.

Пора, наш поезд прибыл.

Это был цирк и трюк, маскировочный вихрь разноцветных клочков, взрыв блестящих фантиков, разлетающееся конфетти первых впечатлений – всё, чтобы рассеять внимание, сбить с толку, закружить голову, отвлечь нас от главного, от надвинувшегося, направить наш взгляд в стороны, вбок, зыбкими обочинами, тусклыми проулками, ворончатыми арками, вывернутыми рамами горизонтов.

Всё началось с рабочих в сияющих белых касках. Солнце было в зените, приходилось жмуриться, куда ни посмотри. Усиленный отражением свет становился невыносимым; всё вокруг превращалось в полупрозрачные силуэты, мутные плоские фигуры с медленно плывущими сверху вниз темными островками. Фигуры рассыпались, а затем образовали уходящую вверх цепочку, по которой, покачиваясь, над улицей поднимался серый прямоугольник. Жужжала дрель, пахло развороченной штукатуркой, потом рабочие спустились со стремянки, водрузили ее на грузовик и уехали. Солнце тем временем двинулось к западу, блики переместились в окна верхних этажей, свет стал мягче, контуры четче – так после паводка уходит вода, обнажая пересечения линий. Мы прочитали новую вывеску. «Детективное агентство Михаэля Азарии. Алиби, розыск, развлечения». Окна, впрочем, никаких развлечений не обещали – пустота за заклеенными пыльной бумагой стеклами.