Мельхиор Верденберг - Ночные тени [litres]

Когда-то я был обычным маленьким мальчиком. Если ты знаешь такого или сам был таким, то поймешь меня. Моим другом был Виннету, моим героем – Сигурд Змееглазый.

Рейс до Гонконга с тремястами двадцатью пассажирами на борту я и вообразить себе не мог, а теперь сам лечу таким рейсом. Я предпочел бы смотреть «Флэш Гордон». Но Висконти уже в могиле, и нет для меня подходящего сериала.

Бабушка улыбается мне. Лицо у нее ласковое, глубокие морщины не делают его менее добрым. Грушевого или малинового? Ее вопрос всякий раз приводил меня в замешательство. Сладкий или очень сладкий, оба газированных лимонада покупались в соседнем магазинчике. У нас в долине такого не было. А у бабушки, которая сама пила только воду, всегда находилась бутылочка лимонада, каждому по вкусу.

Гладкие седые волосы туго зачесаны назад. Пучок на голове совсем маленький, словно ей ничем не хотелось выделяться. Вечный передник, без которого я ее никогда не видел. Цвет темный, черный, но воспоминания бывают обманчивы. Узор точно не помню. Кажется, мелкая вышивка, какую традиционно делают в этих краях на мужских рубахах.

Я не знал ее по-настоящему, только чувствовал. Женщины в горах были тогда молчаливыми, но неизменно добрыми, сердечными. Маленький мальчик, я не мог претендовать на то, чтобы считаться полноценным собеседником, но я чувствовал ее любовь. Она всегда досыта поила меня грушевым лимонадом.

И вот теперь, летя в Гонконг, я вижу, как она выходит ночью из домика, стоящего высоко над деревней. Настроена решительно. В своих туго зашнурованных башмаках она маленькими шагами спускается на берег Руса. То ли идет, то ли парит.

Якоб, ее муж, страдал подагрой, его пальцы были скрючены, во рту – вечная трубка с крышечкой и серебряными звездочками. С тех пор как его похоронили на церковном кладбище, в домике высоко над Маттом стало совсем тихо.

Без пальто, без шали она направляется прямо к ручью. Не знаю, услышала ли она зов ангела. Она никогда ни о чем таком не говорила. Свои страдания прятала глубоко внутри. Она никогда не стала бы обременять ими ребенка вроде меня.

Одинокая, она делает первый шаг в ледяную воду. Пронзительного холода не чувствует. Слишком велико желание смерти. За первым шагом следует второй, пока еще она держится на ногах. Зимой воды в ручье меньше, стремительный поток не сжалился над ней, не увлек за собой покорную жертву. Это ее не удивляет, она изучила повадки горного потока. Почти сотню лет она ходила по его берегу, бросая в воду листики и щепки. Она желает ему силы. Возьми меня с собой, дай погрузиться в тебя, найти избавление.

Не знаю, что она думала на самом деле. Никого рядом не было, она была одинока в ту предрождественскую ночь.

Стужа и вода вместе погасили огонек ее жизни.

И вот теперь я сижу в самолете, понимая: она сделал то, что хотела. Никогда больше она не предложит мне грушевого или малинового лимонада, но не в этом дело. Никогда больше не увидеть мне заботливых глаз, бледного лица с узкими губами, седого пучка волос, костлявых рук, которыми она хотела, но не ни разу не позволила себе погладить маленького мальчика.

В самолете до Гонконга не место нежностям или амурам. Разве что в салоне бизнес-класса, но кому это интересно? Я сижу между двумя тирольскими мастеровыми и проходом, за здоровяком на переднем кресле, каждый вздох которого так вдавливает обеденный столик в мой живот, что хочется вскрикнуть. Лучше уж студеная вода, чем зависание в небесах. Жизнь готовит нам множество испытаний, дома или на чужбине.

Черная мадонна из Айнзидельна, www.wallfahrt-einsiedeln.ch.

Телефонный звонок состоялся в тот же день, когда газета опубликовала сообщение о смерти.

Зал для панихид на кладбище Хёнггерберг был великоват для двух десятков человек, собравшихся попрощаться с покойной. Пастор зачитал ее биографию, полученную от дочери. Урну с пеплом уже захоронили; пастор немного запинался, подбирая слова. Облечь скорбь в достойные фразы трудно. При подготовке к пасторскому служению он уделил недостаточно внимания этому вновь и вновь повторяющемуся ритуалу. Лично он покойную не знал, хотя она и была членом его общины, но как и большинство прихожан, – пассивным. Тем не менее долг пастора состоял в том, чтобы почтить память усопшей, утешить ее близких.

– Пепел к пеплу, прах к праху, – его ровный голос звучал над небольшой группой собравшихся, что должно было воздействовать на их души вроде успокоительного снадобья.