Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Молчание.

— Ну, Хетти, если уж я из принципа не взял добрую сотню у белого, не собираюсь брать на себя и твои грехи из-за каких-то четырнадцати долларов и девяти пенни Рождественского клуба, что ты прикарманила и где-то припрятала.

Он помолчал, посмотрел искоса и тихо сказал:

— Там же правда всего четырнадцать долларов, да? А не, положим, двести или триста? Триста я не потяну. Четырнадцать — это еще что. Это я не просыпаясь заработаю. Но триста мне, милая, не по зубам.

Он остановился, раздосадованный, все еще оглядываясь и никак не находя того, что искал.

— Эти деньги… они же не мои, Хетти!

Ответа все еще не было, и он, растерявшись, снова сел на складной стул.

На холодном стуле он пережил незнакомое, странное, гложущее ощущение, будто случилось что-то страшное. Для него ощущение не было необычным, особенно с тех пор, как умерла Хетти. Как правило, он просто не обращал на него внимания, но в этот раз оно казалось сильнее обычного. Его никак не получалось определить, а потом Пиджак вдруг заметил сокровище, которое искал, и моментально забыл о тревоге. Встал, прошаркал к титану и достал из-под него самогонный «Кинг-Конг» от Руфуса.

Поднял бутылку к голой лампочке на потолке.

— Я говорю — выпьем, я говорю — стакан. Я говорю — «вы знаете меня?» [9] Отсылка к Библии, Евангелие от Иоанна 7: 28. Прим. перев. . Я говорю — пора! Я говорю — несите кур! Я говорю — покувыркаемся, Хетти. Я говорю — один Бог знает когда! Ухнем!

Пиджак перевернул бутылку, сделал глубокий глоток и залил то неотвязное чувство. Вернул бутылку обратно в заначку и, довольный, расслабился на стуле.

— Г’ван, «Кинг-Конг», — пробормотал он. Потом поинтересовался вслух: — А какой сегодня день, Хетти?

Осознал, что она с ним не разговаривает, так что прибавил:

— Ну и не нужна ты мне. Черт, я же сам могу прочитать… — Хотя это была неправда. Календари он понимал. Слова — другое дело.

Он поднялся, подошел к потрепанному настенному календарю, прищурился сквозь пелену хмельного свечения, потом кивнул. Четверг. День Иткина. У него было четыре подработки — по одной на каждый день, кроме воскресенья: по понедельникам он прибирался в церкви Пяти Концов. По вторникам выносил мусор в доме престарелых. По средам помогал пожилой белой даме в саду ее особняка. По четвергам разгружал ящики в алкогольном магазине Иткина, всего в четырех кварталах от Коз-Хаусес. По пятницам и субботам когда-то проходили бейсбольные тренировки команды Коз-Хаусес, пока ее не распустили.

Пиджак посмотрел на настенные часы. Почти час. Пора отправляться на работу.

— Надо идти, Хетти! — сказал он бодро.

Снова достал бутылку и быстренько приложился к «Конгу», убрал обратно в заначку и вышел из подвала через черный ход, в квартале от двора с флагштоком. На улице было тихо и пусто. Пиджак легко и свободно вихлял, свежий воздух его слегка взбодрил и частично развеял хмельную пелену. Уже скоро он шел вдоль опрятных магазинчиков, тянущихся рядком через Пизелли-стрит и близлежащий итальянский квартал. Он любил прогуливаться по направлению к лавке мистера Иткина, к центру Бруклина, видеть опрятные дома и витрины, магазины с продавцами, и кое-кто из них махал ему, когда он проходил мимо. Носить выпивку и помогать клиентам возить покупки на тележке к машинам было одной из его любимых подработок. Он вообще считал идеальными те подработки, что не занимают больше дня и не требуют инструментов.

Через десять минут он подошел к двери под навесом с надписью «Алкогольные напитки Иткина». Мимо прогудела полицейская машина. Потом другая. Он задержался у двери, спешно ощупал нагрудные карманы пиджака, где носил выпивку, или пустые, или случайные бутылки, что могли там оказаться после какой-нибудь не задержавшейся в памяти пирушки, — при этом совершенно забыв про нижние карманы, — потом повернул ручку двери.

Тренькнул звонок, Пиджак вошел и закрыл за собой дверь, отрезая вой проносящихся мимо машин: очередной полицейской и скорой помощи.

Мистер Иткин, хозяин, коренастый и добродушный еврей, протирал стойку, взвалив на нее брюшко. В магазине стояла тишина. Работал кондиционер. До открытия оставалось еще пять минут. Иткин кивнул в сторону входа и машин, летящих к Коз-Хаусес.

— Что там стряслось?

— Диабет, — сказал Пиджак, топая мимо стойки в подсобку, — губит людей одного за другим. — Вошел в каморку, где дожидались открытия штабели новоприбывших ящиков с бутылками. Со вздохом сел на ящик. Никакие сирены его не волновали.