Дмитрий Глуховский - Текст

Нельзя увильнуть, нельзя выскользнуть. Найдут, выковыряют, вздернут. Нельзя уйти от расплаты. Будет она.

А семь лет мои, крикнул он ей про себя: это за что расплата была?! Вранье все, никто ни за что не платит, и награды никакой нет. Бог всегда обвешивает, а справедливость люди себе придумали, чтобы друг друга до последнего не пережрать.

Включил телефон, чтобы успокоиться. Чего терять теперь-то?

Опять маячило от Гоши: «Педро! Как настрой? Я вот тут…» – Илья провел пальцем по нему, огладил – ладно, давай, что там у тебя, горемыка.

«Я вот тут бонус получил за заслуги перед Отечеством, хочу потратить на благое дело! Пересекатор?»

Илья сначала хотел его укопать обратно в Вотсапп, ткнуть в кипу неотвеченного. А потом остановился.

На Москву находила ночь – такая же мутная, как пятничная, только пустая, разреженная. На Трехгорке сейчас, наверное, было безлюдно.

У Пети же был товар с собой – на себя и на подруг точно, может и больше. Грамм двести баксов. Четыре грамма – паспорт.

Надо было только вернуться туда, на Трехгорку, на задворки, к выпотрошенному подъезду. Надо было просто открыть люк, просто слазать к Пете под землю, просто забрать у него из кармана пакетик с порошком. И продать его другу Гоше, которого Петя сделал наркоманом, клоуном и ничтожеством.

Все то есть просто.

Просто надо встретиться еще раз.

Илья собрал серого снега с машин, обтер им лоб и глаза.

Потом сообщил Гоше: «Может быть. Я попозже напишу. Не спи, братиш!»

Стала падать температура.

Тепло куда-то из Лобни утекало, в пробоину или через плохо замазанные щели – в землю, на обратную сторону шара, в Колумбию, что ли. Почему так холодно? В айфоне было приложение, чтобы узнать погоду. Как-то американцы разведали, что в Лобне было сейчас минус восемь. Волновало их это, видимо. Может, к вторжению готовились и не хотели, чтобы морозы застали их врасплох.

Илья мерз.

Мерз, пока шел к станции, который раз, уже не обращая внимания ни на дома, ни на людей из этих домов. На платформе в ожидании мерз. С холодом наступила какая-то прозрачность, туман высох, у темноты появилась глубина. Но Илья передвигался не в Лобне, а сам в себе. Пытался шутить, но мерз.

А что, было бы лучше, если бы он взял «макаров» и пошел в парк людей грабить? На инкассаторов напал? Ларек взял штурмом? Что он с Петей сделал, то уже сделано. Петя лежит там неживой, это и не он: просто брикет мороженого мяса с костями, он боли не слышит, он не обидится, если Илья у него по карманам пошарит. Он не проклянет и мстить не будет.

Мертвые – мертвые.

Им можно вредить, ничего за это не будет.

Какая Пете разница – у него так и так этот порошок был на продажу. От него не убудет, а Илье – спасение. Что делать, если из живых никто не хочет помогать? Остается так.

Если быстро все провернуть на Трехгорке, то можно еще ночью встретиться с Гошей. И тогда утром уже сдавать деньги на загран. Может, успеют даже к четвергу сделать. Билеты на пятницу. Вот о чем надо думать.

Пока стоял на холоде, телефон молчал. Как только сел в вагон, сразу оттаял. Задрожал, принялся напевать: «Я огонь, что твою кожу жжет…»

Звонил: Хазин Юрий Андреевич.

Илья чуть не выронил его.

Сбросил. И через полминуты получил от отца сообщение: «ПОЧЕМУ У ТЕБЯ ВЫКЛЮЧЕН ТЕЛЕФОН?»

Сам набирает, первый. Зачем? Он же проклял Петю уже, отшвырнул.

Хочет еще досказать проклятий, о которых днем не додумался? Или это мать заставила его сейчас звонить? Ради мира в семье? Стиснет зубы, скажет: прощаю, а сам не простит. Или в самом деле за день остыл и решил принять сына обратно?

Илья написал ему: «Я на внедрении, не могу разговаривать».

– А писать, значит, можешь? Весь изоврался! – опять своими капитальными буквами нагромоздил ему отец. – Матери своей про внедрения рассказывай! Просто ссышь разговора, как обычно!

От сплошь заглавного и восклицательного Илья оглох на оба глаза. Нет, отец не думал с ним мириться. Он хотел Петю высечь – наконец высечь, как все детство порывался.

– Это она тебя подучила мне написать, да? Слава богу, она хоть не знает, в чем дело! – не дожидаясь от Ильи ответа, дальше хлестал он. – Да ты бы и ей рассказал, только бы меня уесть!

– Неправда, – возразил ему Илья.

Ответа приходилось ждать: отец нащупывал буквы медленно. Не мог, что ли, деревенеющими пальцами в крохотные кнопочки попасть – или слова подбирал.

– Еще как правда! Тебе же плевать на нас, на самом деле! На семью тебе плевать! Тебе только наркота твоя интересна! За нее меня продал или за погоны?