Любош Юрик - И придут наши дети

— Ведь я для этого сюда приехал, — выкрикнул Флигер, подстегнутый желанием помочь, быть полезным, наконец, самоутвердиться таким образом. Если сейчас окажется, что он нужен людям, что его поступки имеют смысл, наверное, это избавит его от сомнений. — Скажите мне, — настаивал он. — Что вас беспокоит? Как я могу вам помочь? Ведь я ради этого пришел, поймите меня, пожалуйста…

Штефан Пустай с трудом поднялся и зашаркал к дверям. Там он остановился и, повелительно кивнув головой Флигеру, скрылся в полутьме коридора.

Флигер вскочил и, спотыкаясь, бросился за хозяином сначала в коридор, а оттуда — во двор. Старик направлялся к деревянному сараю, там он остановился, поджидая журналиста, и показал ему на клетки.

— Я занимаюсь проблемой продолжения человеческой жизни, — сказал он сиплым голосом. — Я ставлю опыты на этих кроликах, — он ткнул пальцем в сетчатое ограждение, за которым Флигер увидел нескольких самых обычных кроликов с красными выпученными глазами.

— Это интересно, — заикаясь, пробормотал он в полном замешательстве.

— Это очень сложные опыты, — продолжал Пустай, и на нижней губе у него скопилась слюна. — Я подкармливаю их препаратами, которые содержат в себе различные элементы, способствующие продолжению деятельности всех органов тела. Пока что животные погибают. Пока мне не удалось защитить органы от умирания. Но мне это удастся!

Флигер изумленно уставился на кроликов.

— Удастся, — веско повторил Пустай и двинулся обратно к дому. — И вот тогда-то и встанет проблема, вот тогда нас и настигнет вопрос, который я вам задал: а что дальше? — Они вошли в дом, Флигер, как загипнотизированный, шел за стариком.

Они снова уселись в кресла. Флигер находился в таком смятении, что был не в состоянии думать, а только тупо глядел на развалившегося в кресле Пустая. А тот разговорился:

— Да, спрашиваю я, что дальше? Представьте себе, что мне удастся решить проблему бессмертия — а это мне, безусловно, удастся — и люди перестанут умирать. Будут бессмертны. Они будут жить вечно. И тотчас совершенно изменится иерархия ценностей и отношений между людьми. Изменится все. Абсолютно все. Не будет смерти, и, таким образом, не станет сопоставимой меры для жизни. Идеи, отношения и вещи, кажущиеся нам сегодня очень важными, завтра потеряют всякую цену. Совершенно иначе мы будем судить о любви и дружбе, о верности, принципиальности, о горестях и спокойствии. Что это все в сравнении с бессмертием?! Исчезнет необходимость размножаться. Обновлять человеческий род, поскольку его численность не будет убывать. Теперь вы понимаете, почему я спрашиваю: что дальше? В состоянии ли человечество вынести сознание своего бессмертия? Достойно ли оно этого?

Господь милостив, подумал Флигер. Жизнь иногда бывает хуже смерти.

— Человечество забудет о Гамлете, — продолжал Пустай, с достоинством выпячивая нижнюю губу. — Быть или не быть — этот вопрос утратит всяческий интерес. Этот основной противовес человеческому существованию утратит свою причину. Утратит свое значение и дилемма — иметь или не иметь. Ведь кому и зачем нужны будут материальные богатства лицом к лицу с бессмертием?! Народы наконец-то станут свободными. Человечество впервые переступит границы своих возможностей. Все существовавшие до сих пор вопросы вытеснит единственный и самый существенный: что дальше?

Флигер постепенно осознавал, что имеет дело с умалишенным. А может быть, нет? Он молчал, боясь шелохнуться, боясь вздохнуть, и ему хотелось остановить биение своего испуганного сердца.

— Я знаю это слишком хорошо, — сказал Пустай с неожиданной печалью в голосе. — Дело в том, что я и сам вечный. Не знаю, понятно ли вам это. Вечный. — Он помолчал, словно желая, чтобы смысл сказанного вошел поглубже в сознание гостя.

— То есть как вечный? — спросил совершенно сбитый с толку Флигер.

— Вечный, — повторил терпеливо Пустай. — Я живу вечно. С самого сотворения мира. Я живу на этой планете так же давно, как ее самые древние скалы. Я смутно помню своих собратьев, с которыми вместе охотился на мамонтов и жил в пещерах. Я прошел через всю историю человечества, как вы проходите по вагонам поезда. Я участвовал в бесчисленных войнах, я видел смерть миллионов людей. Кое-что я помню, что-то уже стерлось в памяти. Знаете, ведь годы похожи один на другой. Одно я знаю определенно: я несчастлив.

Флигер поглядывал на дверь, размышляя, как бы ему проскользнуть мимо хозяйского кресла, которое стояло у него на пути. Но когда Пустай сделал паузу, тишина смутила его, и он быстро затараторил: