Любош Юрик - И придут наши дети

Он не любил и Оскара Освальда, ответственного секретаря редакции. Кто знает, почему ответственными секретарями бывают по обыкновению журналисты, не умеющие писать? Они, словно надсмотрщики с кнутом, только и делают, что погоняют редакторов: материалы, материалы! Уже прошли все сроки, уже давно рукопись должна быть на столе, еще надо придумать заголовок, подписи под фотографиями, ее еще должен вычитать корректор, техред должен подсчитать строчки, площадь набора, сверстать, и уже ждет типография, а рукописи все нет! Где вы, редакторы? Почему опаздываете? За что получаете зарплату? Ответственный секретарь всегда прав: типография ждет, и газета должна выйти в срок.

Он подходил к Пресс-центру и глядел на низкое длинное здание типографии. Неизвестно почему, вдруг вспомнился Карел Чапек и его книга «Как это делается». Газета уже давно делается не так, как писал об этом Чапек. Метранпажи давно ушли на пенсию, свинцовые наборы переплавлены, типографские машины сданы в утиль, а домашняя атмосфера в типографиях давно отошла в область воспоминаний. Газета делается при посредстве счетно-вычислительных машин и фотонабора, почти без участия человека. В огромных тихих цехах, где работают эти безупречные машины, человек как бы совсем потерялся. Да и отношения между журналистами и полиграфистами стали совсем не такими, как в очерках Чапека: есть в них что-то от безразличия и холодной точности этих современных машин, откуда исчезло все лишнее.

В просторном холле Пресс-центра он встретил журналистов из других редакций, которые, как и он, только что появились на работе или же направлялись куда-то за материалами. Одни спешили выпить чашечку черного кофе, другие шли в малый зал на пресс-конференцию. Он поднялся на лифте на шестой этаж и подошел к двери, на которой висела табличка с четкой надписью: «Отдел социальной жизни. Заведующий редакцией Имрих Коллар, редактор Матуш Прокоп». Он нажал на ручку двери и вошел.

Отдел размещался в смежных комнатах: из первой комнаты дверь вела во вторую, а из нее — в третью. В понедельник перед сдачей номера во всех комнатах царит суматоха, оживление, шум. В первой комнате сидит секретарша и просматривает какой-то журнал мод. Прокоп снял пиджак и по привычке обошел все комнаты. В соседней он увидел на вешалке кожаный пиджак своего коллеги Микулаша Гронца, разложенные на столе бумаги и выдвинутые ящики. Он явился раньше Прокопа и куда-то вышел. Может быть, в клуб выпить кофе, а может, в секретариат сократить какую-нибудь статью, а может быть, сидит у главного. Однако Прокоп отлично знал своего старшего коллегу и один из его проверенных трюков: тот приходил в редакцию первым, раскладывал на столе бумаги, выдвигал ящики стола и в качестве последнего штриха сверху на разложенные рукописи небрежно бросал очки — создавалось полное впечатление рабочей атмосферы. После этого он не появлялся в редакции весь день.

Прокоп вернулся к себе в кабинет. На столе его ждали газеты, письма, несколько поручений и рукописи, подготовленные к редактированию. До начала заседания у него был почти час времени. Между тем подойдут остальные редакторы отдела, придут Соня Вавринцова, Фердинанд Флигер да и молодой Якуб Якубец. Всем им Прокоп должен дать задания. Жаль, думал он, что журналисты так поздно начинают работу, ведь уже девять часов, а редакция почти пуста. В это время на всех предприятиях работа уже идет полным ходом: крутятся машины, в школах идут уроки, в больницах лечат людей, в учреждениях занимаются делом. Но газета — не учреждение, объяснил он себе самому. Журналисты должны писать, а в редакции писать невозможно, в редакции статьи редактируются, добывается информация, делаются необходимые телефонные звонки, планируются номера, идут дискуссии. И только когда все это позади, только в тиши своих рабочих кабинетов, дома, когда все остальные люди сидят перед телевизором, возвращаются из кино или идут пропустить рюмочку, только тогда журналисты могут работать, писать свои очерки, репортажи, рецензии, передовые и комментарии. Журналист не кончает работу в четыре, он не уходит с работы, не отбивает в табеле время, журналист всегда остается журналистом. Однако люди не всегда понимают это.

Он подошел к окну, посмотрел вниз на пристань, на новый мост с несущимися по нему машинами, на далекие трубы «Словнафта» и на Дунай, текущий внизу под мостами. Грязноватая вода тускло поблескивала, и с высоты казалось, что она вообще неподвижна. За «Словнафтом» Дунай разливался, образуя романтические уголки с малыми озерками и излучинами, заросшими старыми раскидистыми деревьями и кустарником, где в камышах гнездятся дикие утки. Гронец, его коллега, часто ходит туда на рыбалку и рассказывает Прокопу, как целыми часами просиживает на берегу, потягивая из плоской фляжки домашнюю сливовицу и глядя на мутные воды реки. И когда рыба не клюет, у него есть отличный повод обругать все на свете: большие заводы, выпускающие в Дунай вонючие отбросы, цивилизацию, которая губит живую природу, и человечество, которое вообще не думает о своем будущем. Микулаш Гронец уже несколько раз звал Прокопа на рыбалку, но он так ни разу и не собрался.