Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

* * *

– Дед, я беру отпуск в августе и еду к вам в гости! Операция «Весёлые похороны» начинается! А ты мне пока что расскажи: как убил тех двоих местных! Облегчи душу! Мечтаю узнать подробности драмы, которая разыгралась в тех местах, что я собираюсь посетить! Я всегда стараюсь побольше узнать о тех краях, куда еду, будь то Ирба или Енисейск.

Дед стал что-то мямлить про дикие края и жестокость нравов, но тут в окно постучал дядя Вася. Мы с дедом сидели в квартире Т-9. Квартира находилась на пятом этаже, но стук в окно меня почему-то не удивил.

– Заходи, дядя Вася, у нас тут беседа с товарищем! – помахал рукой я.

– Это не товарищ! Это гнида фашистская! И сидеть за одним столом с ним я не буду! Хочу только рассказать тебе, племяш, про тех двоих. Этот же ничего про них тебе не говорил? У-у, паскуда! Это же его земляки были!

Дед отвёл глаза от окна и стал ещё более прозрачным. Сквозь него и так в последние года три можно было телевизор смотреть, а тут он вообще местами истончился до полной сквозь него видимости.

– Он же не один из лагеря-то ушёл! Там, когда при Хрущёве охрана стала разбегаться, в тайгу народу дёрнуло – двадцать четыре зэка! Целый отряд ушёл! Его баба нагнала самогонки с табаком и напоила охрану, что на деляне по периметру стояла. А у медиков и без того послабления режимные были. Вот они и дёрнули кто куда. С этим ушло ещё двое его земляков и жена с двумя сынами. В то место заранее припасов было навезено – на всю зиму! Они к побегу-то год готовились…

– Да не го-од! Полго-ода! С весны готовиться начали, а осенью ушли! И припасов там было – двоим перебиться месяца три! Где бабе с пацанами много натаскать! – перебил дед дядьку, и по его тону я понял: на этот раз точно не врёт!

– Ну, хоть бы и так!

Дядька тоже был прозрачнее обычного, его голос звучал глухо, как из-за стекла. Хотя он и стоял за окном. Интересно, сколько времени они могут ещё являться в этот мир? Хотя – это же всего лишь мои похмельные бредни! Вот давеча я вернулся из двухнедельной командировки в Ачинск. Уработались – еле до дома дошёл. Зато работа сделана на «отлично». Как не отметить! Дома отметил и понял, что для праздника не хватает чего-то ещё. Вот и приехал к Т-9 на пару дней.

– Они к бабе моей приставать начали! Вот я их и убил! У неё-то ТТ дарёного не было!

– А чё глазки-то забегали? Ты кому лапшу вешаешь? Капитану Брындину? Я таких как ты насквозь вижу! Шкура! Ты крупы пожалел для них! А ведь в лагере вы столько лет в одном бараке просидели! Они тебя за товарища считали! Заступались за тебя, когда урки после съезда силу в зоне набрали! Вы жизнью вместе рисковали! А когда они тебе домик на той поляне справили, ты ночью их топором и убил! Да что с тебя взять, если ты детей своих голодом уморил!

– Врёшь! Сам чуть не сдох! Крупа кончилась! Я в деревню пошёл за харчами по весне. Чуть не замёрз! Неделю ходил! Собаки деревенские порвали, на ноге до сих пор шрам. Что выпросил, что украл. Пришёл – а уже поздно.

– Фашист! Как есть – голимый Гитлер! Вместо того, чтобы за дело пролетариата, за советскую власть биться, ты сначала освободителей своих втихомолку резал, а потом всю жизнь шкуру свою спасал! Зачем жил? Ради чего помер? Не зверь, не человек! Вот и поделом тебе! Зарыли в одной яме с собакой, и помянуть некому. Родных впустую погубил, друзей убил, родину предал. Говорю же: Гитлер! Одно радует: племяш не промазал!

Дядя Вася душевно харкнул, махнул рукой и ушёл. От деда ещё оставалась небольшая тень. Если не присматриваться, не знать, что на стуле кто-то сидит – то и не заметишь. Тень издала какой-то звук, но что это был за звук – я уже не мог понять. То ли она хотела сказать что-то в оправдание, то ли вздыхала, то ли плакала. Потом меня толкнула попой в бок Т-9, и я, прежде чем проснуться, увидел, как тень окончательно исчезла.

* * *

Среднестатистический мужчина ведёт себя со среднестатистической женщиной так, как эта женщина ему позволяет. Пределы дозволенного устанавливает она. Его же прерогатива – постоянно проверять: на месте ли барьер, за который ступишь – и привет. Муж курит, и вечером она не знает, как точнее подставить лицо, чтобы и его не обидеть, и самой не унюхать вонючего поцелуя? Ну, она женщина мужественная, стерпит. Ведь все нынче курят! Он матерится через слово? Ну, не разводиться же из-за такой мелочи? Она уже привыкла, а в последнее время за собой замечает, как нет-нет, да и вырывается в обычном разговоре нелитературное словцо. По утрам не бегает, на детей ноль внимания и зубы на ночь не чистит? Я вас умоляю! Муж может выпить бутылку пива? Да! А две? Ну, в принципе тоже да. А три? Причём, за её деньги, поскольку свои пропил вчера с друзьями? Это уже скандал, но ещё не развод. Это она на шестой раз стерпит, хоть и учинит разбор полётов после того, как эта свинья протрезвеет. А десять пива, полкило сушёного кальмара и девочку на час? А ты, любимая, утром вытри пол, а то мы тут немного наследили! Не вытрешь – в морду! Трое из десяти любимых вытрут утром пол, парочка к вечеру из вредности наставят любимому рога, пятеро уедут к маме поплакать! Чужая семья – потёмки, хотя такое уже трудно назвать семьёй. Как сказал кто-то умный – главная ошибочная мысль мужа: жена никуда не денется! А главная ошибочная мысль жены: муж скоро изменится!