Денис Драгунский - Богач и его актер

Да, очевидно, все дело в «Гранд-отеле», потому что в «Гранд-отеле» он постоянно что-то жевал. Видимо, именно тут, именно тогда ему и представилась та вожделенная возможность отожраться, как говорили во Фрайбурге в пятидесятые. Слава богу, съемки длились всего месяц и десять дней. Что, впрочем, немало — Россиньоли снимал не торопясь. За это время Дирк фон Зандов не успел как следует разжиреть, набрал всего килограмма три, которые потом довольно быстро сбросил во время своих триумфальных поездок по фестивалям. Там, кстати говоря, тоже были фуршеты и банкеты, но тут уж он серьезно решил взяться за ум, есть поменьше и вообще не ужинать.

«Но в конце концов! — сказал себе Дирк. — Да, мне очень хочется есть, да, у меня прямо живот подводит, и голова кружится, но во мне все-таки, — и тут он ущипнул себя за живот и подергал этот кусок кожи, а затем-проделал то же самое с бицепсом на левой руке, — семьдесят восемь килограммов веса! Я же не дистрофик, у меня же есть какой-то внутренний питательный ресурс, я же не умру от голода за этот вечер. А плохо, тяжело и тоскливо в этой жизни мне было очень много раз, не привыкать, как говорится, поэтому, — чуть ли не вслух сказал Дирк, прогуливаясь по коридору, — я смогу перетерпеть».

Он пошел обратно, снова оказался у стеклянных дверей ресторана и увидел, что столики передвинуты так, что получилось три больших стола, за каждым из которых, он посчитал, сидело примерно по двенадцать человек. Получается, что он верно прикинул, когда смотрел на людей, выходящих из автобуса. Человек тридцать-сорок, подумал он тогда, ну вот их и оказалось, да, именно так, тридцать пять человек. Во главе каждого из столов сидел один из этих «мерседесников», как их про себя назвал Дирк, тех важных лиц, что прибыли первыми. За ближним к дверям столом сидела как раз та самая дама с бриллиантовой обезьянкой на лацкане графитового пиджака. А там подальше, ближе к окнам, двое ее коллег, людей ее уровня.

Их отличала прежде всего одежда, потому что все остальные были хоть и в костюмах, хоть и в галстуках, а женщины хоть и в так называемых английских пиджачках, но все-таки их одежда была не на сто процентов formal , все-таки чуточку casual . Пиджаки были скорее мягкие, пастельных тонов, и галстуки были пестрые, и сорочки на мужчинах, и блузки на женщинах — светло-светло-голубые, тонко-кремовые или пепельно-серые, но не белоснежные, как у этих главных, одетых в безупречные черные пиджаки, ослепительно-белые сорочки и строгие темно-красные галстуки.

И вот что удивительно: когда Дирк смотрел на официантов, разносящих блюда или раскладывающих салаты знаменитым официантским жестом, зажав в пальцах вилку и ложку, как китаец палочки, когда он смотрел на людей, которые ужинали, кто медленно и аккуратно жуя, кто жадно пожирая, а кто равнодушно трогая вилкой крохотную горку салата у себя на тарелке, на огромной тарелке, как это и принято в дорогих ресторанах, — когда Дирк на них смотрел, ему совершенно не хотелось есть. Но стоило ему отвернуться, приступы голода начинались снова. Надо понимать, то была чистая психология, ведь если бы он хотел есть по-настоящему, то от созерцания людей, в трех метрах от него за прозрачными стеклянными дверьми пожирающих всякие деликатесы, у него должен был случится голодный обморок или рези в желудке.

Ну нет так нет. Он вошел в холл. Лена все так же сидела на своем месте, равнодушно опустив глаза куда-то под стойку. Видимо, по-прежнему читает свою английскую книжку. «Мидлмарч», британскую «Анну Каренину». Там и сюжет был отчасти похожим — ну, от самой маленькой части. Доротея Брук в совсем юном возрасте вышла замуж за почти пятидесятилетнего ученого-священника. Потом он умер. Скоропостижно скончался. Его нашли в саду, он сидел за столом, низко опустив голову на скрещенные руки, и как будто дремал.

Почти как самоубийца-жена Ханса Якобсена по имени Кирстен на могиле своего мертворожденного ребенка.

Правда, этот старик ничем не травился, и вроде бы никто его не убивал. Хотя нет, конечно же, он отравился любовью молоденькой девочки, и эта же любовь его в конечном итоге и убила. Откуда Дирк так хорошо помнил детали? Ах да, его приглашали в Берлин, где один режиссер хотел ставить именно эту вещь, именно «Мидлмарч», и, естественно, Дирка пригласили на роль этого старика. Надо вспомнить, как же его зовут. Кейсобон, вот как. Смешная фамилия для англичанина. Какая-то иностранная. Наверное, автор что-то тут имел в виду. Дирку было противно играть Кейсобона. Хотя сейчас ему показалось, что он просто не нашел подхода к роли. Он играл его как старого педанта, умника, начетчика, доморощенного философа, который возомнил, что вот-вот найдет какой-то общий ключ ко всей мировой мифологии, — и поэтому целыми днями глотал фолиант за фолиантом, делал выписки и сопоставления. А бедная Доротея, живя рядом с таким холодным сухарем, влюбилась в какого-то соседского парня, вот его-то фамилию Дирк уж точно не мог вспомнить. И от этого в семье пошло все наперекосяк. Влюбилась, но изменить старику-мужу не смогла из-за своих моральных принципов, а старик-муж ходил надутый как индюк и в конце концов умер. Как тогда казалось Дирку, умер скорее по воле автора, чтобы наконец дать бедненькой Доротее возможность пожить нормальной, прошу прощения, половой жизнью. Правда, про половую жизнь с этим стариком в романе ничего не было сказано — викторианская эпоха, чего же вы хотите? — но из общей атмосферы было ясно, что там дело швах.