Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

— Пока ты все объяснишь, мозги от жары расплавятся.

— Я ему врезал, а он меня лягнул, — сказал Гид грустно, уплыв в воспоминания.

Гид страшный поперетчик, но мне его иногда жаль. Стареет, но сам этого не хочет признать. Середина июля, настоящее пекло, а этого старого болвана не заставишь полежать и отдохнуть. Только и знает рассказывать пыльные байки и сам заводится от воспоминаний. Если бы я мог ему хоть что-то внушить, то усадил бы его и сказал: «Черт тебя возьми, Гид, ты уже стареешь, пора угомониться. После обеда полежать и отдохнуть вовсе не вредно». Но он только разозлится, и пользы от совета будет куда меньше, чем вреда. Пусть уж все идет само собой. Да я и сам не прочь послушать старые байки хоть в сотый раз.

— Гид, надень шляпу, — сказал я. — Ты куда-нибудь помчишься и о ней забудешь. Вот тебе и солнечный удар.

— За десять лет Дирт тогда лягался первый раз, — сказал он. — Удивительное дело. А потом он от меня убежал.

— Ты на него не орал?

— Ну да. Только что толку?

— Конечно, никакого, — сказал я. — Ты на меня тоже орешь, и тоже без толку.

— Так ты же не лошадь.

— Какая разница? Когда ты кричишь, никто тебя не понимает. Ни одного ясного слова.

— Ерунда, — сказал он. — Если бы ты вставил себе эти штучки для слуха, все бы разобрал. Они совершенно незаметны. Никто не виноват, что ты стареешь.

Только он один умел сообщать новости таким мерзким тоном.

— При чем тут старость? — сказал я. — Когда орешь, ты брызгаешь слюной. Ясное дело, виноваты вставные зубы. И еще, когда будешь покупать пиво в следующий раз, купи лучше «Перл». А это, которое пьем, как нагреется, делается вроде лошадиной мочи.

Он кинул пустую банку в мусорную кучу.

— Слушай, Джонни, хорошо бы убрать отсюда все банки, — сказал он. — Эта дрянь блестит, как тут скот загонишь в машину?

Я тоже швырнул банку в кучу. Хорошо, когда есть куча, где копятся пустые банки: результаты твоих трудовых усилий налицо.

— Пусть лежат, — сказал я. — Куча растет, и в нее легко попасть. И я что-то не слыхал, чтобы в ближайшее время мы собирались что-то отгружать.

— Да, куча что надо, — сказал он.

Гора банок до сих пор на месте. Мы, слава Богу, так и не сподобились с нею расправиться. Теперь она вроде памятника.

— Может, поработаем? — сказал я.

Он исчиркал не меньше пяти спичек, пока зажег сигарку. Она тут же потухла. Но, вообще-то, он их покупал, чтобы жевать.

— Кажется, тебе хотелось отдохнуть, — сказал он. — Я стараюсь облегчить ему жизнь в такую жару, а он рвется вперед, как дикий мустанг. За тобой нужен глаз да глаз, а то, чего доброго, ты себя загонишь до смерти. Похоже, ты просто хочешь доказать, что еще на что-то годишься.

— Ну, давай, бей меня, бей, — сказал я. — Я ведь ручной.

— Ну, куда тебе? Вчера смотрю, а у тебя поджилки трясутся. Это ты яму для столба копал.

— Вчера было жарко, — признался я. — В такую жару любой может перегреться.

— Ну, конечно. Любой. Да, да.

— Не дадакай. Сидит тут и дадакает, — сказал я. — Тебя самого качает по сто раз на дню. Падал бы, если б за лом не держался.

— Не выдумывай, — сказал он. — Просто, когда пот заливает очки, я спотыкаюсь. Вот и все.

— Конечно, — сказал я. — Так оно и есть. Через месяц, значит, ты из-за пота ложишься на операцию? Из-за пота?

— Издеваешься над больным человеком, — сказал он. — Дай мне рассказ закончить.

Хоть я и знал эту историю наизусть, получше, чем проповедник Библию, но все равно решил послушать. Любопытно, какие-такие новые повороты в нее вплетет Гид.

— Дело было в том, — сказал он, — что старикан Дирт наступил на меня, когда удирал, и повредил мне бедро.

— То-то ты такая развалина, — сказал я. — Нужно было в молодости беречься.

— У тебя на шляпе шпанка, — сказал он. — Гони, пока не укусила. При чем тут «развалина»? Есть, конечно, пара хворей, но, вообще-то, я в полном порядке.

Я взмахнул шляпой, чтобы отшвырнуть чертову муху.

— Эти паскуды одолеют всю страну, — сказал я.

— Да. Вместе с мескитами и правительством. Надеюсь, не доживу и не увижу, как это будет.

— Не доживешь, — сказал я. — Страна еще как-то продержится.

— Что-то непохоже, — сказал он. — Еще десяток лет, и пуп надорвешь, чтобы по-честному жить.

Четырехдюймовый огрызок сигары он швырнул в гору банок.

— Ну, чтобы жить по-честному, нажимать нужно и сейчас, — сказал я. — Но большинства это не касается. Что случилось с сигарой?

— Ничего. Неплохая сигара. Просто себе дороже зажигать такой огрызок, вот я и выкинул.