Ричард Руссо - Шансы есть…

— Ага, но и не значит, что любит.

И вновь он заметил ее обкусанные ногти.

— Ничего, если я тебе задам личный вопрос?

— Ну, наверное.

— Что тебе сейчас труднее всего?

— Вы же знаете, что я торчу, да?

— Я знаю, что тебе нелегко с опиоидами.

— Я ж говорю, я торчок. Он хочет, чтоб я бросила. Я и сама хочу бросить. Но вся штука в том, что в сутках, мать их, просто слишком много часов.

— Это я вообще-то понимаю.

Она глянула на него так, словно хотела спросить, о чем это он, но передумала.

— К тому же, что бы вам там ни рассказывали, торчки остаются торчками, потому что от наркотиков плохое становится хорошим, а кому же из нас не хочется хорошего? В общем, я думаю, скоро он махнет на меня рукой, и тогда никакой разницы больше не будет.

В ответ на это Тедди фыркнул.

— Если думаешь, что он когда -нибудь махнет на тебя рукой, ты его по-настоящему не знаешь.

— Вот и поглядим, наверное.

Тон ее раздражал, но Тедди не стал выпускать пар, а произнес:

— Так а с чем у тебя хорошо?

— А у меня с чем-то хорошо?

— Ты прекрасно поешь.

— Я сносно пою.

— Хочешь заниматься этим и дальше в жизни?

Она пожала плечами.

— А почему вы спрашиваете?

— Просто интересно, не играешь ли ты с собой на понижение. Так многие поступают.

— У меня такое чувство, что мы сейчас говорим о вас.

Мики был прав, подумал он. Она и вправду не дура.

— Ладно, — произнесла она, — а у вас с чем хорошо?

Тедди задумался.

— Наверное, я бы сказал, — с тем, чтобы чинить сломанное.

— Типа чего?

— Много чего. В детстве я дома ремонтировал. Тостеры. Радио. Все, что портилось.

— Должно быть, родители были довольны.

— Да не особо. Они английский в старших классах преподавали. И смотрели свысока на тех, кто умел что-то полезное.

— А сейчас вы что чините?

— Чужие книжки.

— Почему же свою не напишете, раз у вас это хорошо получается?

— Вот видишь? Сразу в самое яблочко. Мой любимый преподаватель в колледже советовал не писать книгу, пока не станет невозможно ее не писать. Похоже, я следую его совету.

Она хитро улыбнулась.

— Я б на вашем месте с этим слишком не тянула. Выглядите вы не то чтоб очень.

— Верно, только я не всегда выгляжу так скверно, как сейчас.

— Поверю вам на слово.

— А ты, наверное, молотком махать не умеешь?

Дилия посмотрела на него так, словно он произнес что-то на суахили.

— Типа — гвозди забивать?

— Именно.

— Да не очень.

— Хотела бы научиться?

— Да не очень. — Но Тедди понимал, что она заинтригована. — А что?

— Я просто думаю о том, что ты сказала. Про все эти лишние часы в сутках, которые тебе трудно чем-то заполнять. Я где-то читал, что физический труд — лучшее развлечение для обеспокоенного ума.

— И за это будут платить?

— А как же.

— О, понимаю. Думаете, раз я тут, вдали от моих обычных поставщиков, я не смогу себе нигде сшибить?

— Вовсе нет. — Хотя да, такая мысль в голову ему пришла.

— Потому что срастить на этом острове я смогу секунды за две.

— Тебе будет слишком некогда.

— И еще — к вашему сведению… Если мы будем работать вместе, скорее уж вы сторчитесь, чем я уйду в завязку.

— Поглядим, каковы тут шансы.

— К тому же я — не то, что можно починить, если вы об этом думаете.

Об этом он, конечно, и думал.

— Полагаю, ты права. И все же все эти свободные часы — а у меня еще тонна всяких историй.

— Вы это действительно всерьез?

— А чего?

— Потому что это безумие — вот чего.

— Не сходя с места тебе не нужно ни на что соглашаться. Просто подумай. Дам тебе мой номер мобильного, а ты мне потом сообщишь, интересно ли тебе такое. — Но Тедди понимал, что выяснит это сейчас же. Если ее это интересует , она даст ему свой номер; если нет, скажет, что возьмет номер у отца.

Она вытащила свой телефон:

— Валяйте. — Печатала в телефоне она ловко, двумя большими пальцами, — этим трюком Тедди только предстояло овладеть. И тут же: — Я вам и свой, наверное, дам. — Диктуя номер, перед последней цифрой она примолкла. — Вы ж не окажетесь каким-то извращенцем, правда? — Должно быть, при этом он побледнел, потому что она скроила еще одну гримаску и сказала — опять материнским тоном: — Да я шучу, Тедди. Господи.

— А, — ответил он. — Понял.

— Он вам рассказывал о своих шумах в сердце?

— Твой отец? Нет.

— Тогда и я не рассказывала.

— В истории Мики… — произнес Линкольн. Машины и пешие пассажиры все еще тянулись с парома. — Сколько, по-твоему, там правды?