Мария Метлицкая - Мандариновый лес

– Может, не надо? – осторожно спросила Наташа. – Как-то совсем некрасиво.

– Ты опять за свое? – обиделась Людка. – Что некрасиво? Ему-то уже все равно, а мне надо жить! А на что – ты не скажешь? Да и вообще, чего добру пропадать? Все равно все стащат – менты, врачи, соседи! Дура ты, Репкина! Все, заткнись, уже недолго осталось!

Запыхавшись, сели. Людка закурила.

– И что дальше? – спросила Наташа. – Ты представляешь, что с ним будет через два дня?

– Я все продумала. Дверь оставим открытой. Ну приоткрытой! Соседи и сунутся. А дальше – «Скорая», менты. Все будет понятно – хата для телок. По паспорту установят имя, фамилию, место прописки. Сообщат семье. Не боись, все будет нормально! А мы с тобой, – озабоченно вздохнув, Людка оглядела деловым взглядом кухню, – проверим, что и как, и – вперед! Сбегаешь за машиной?

Наташа нерешительно кивнула. Людкин напор ее всегда парализовывал. А уж сегодня тем более.

Последнее, что она увидела из прихожей, – как Людка вынимает здоровую пачку денег из кожаного портмоне мертвого любовника. Столько денег Наташа никогда не видела – пачка с трудом помещалась в Людкиной руке.

Увидев онемевшую подругу, та, кивнув на кровать, усмехнулась:

– Жаль, что цацки нельзя снять – опасно! Знаешь, сколько стоят часы и кольцо? Там бриллиант в три карата, прикинь!

Наташа выскочила из квартиры. От пережитого ее затошнило. Скорее бы все закончилось, господи! Скорее бы все прошло! И поскорее бы забыть весь этот кошмар! Но понимала – забыть не удастся, это с ней на всю жизнь. И еще – поскорее бы распрощаться с Людкой. Навсегда. Видеть ее было невыносимо.

В такси с трудом поместились сумки и чемоданы.

Плюхнувшись на переднее сиденье и облегченно выдохнув, Людка с удовольствием закурила.

Нахмурившийся шофер сделал ей замечание.

– Шеф, не боись! – засмеялась она. – Не обижу! Придется тебе потерпеть. Женщина в трауре.

– Что-то не похоже, – хмыкнул шофер и открыл пошире окно.

Всю дорогу ехали молча. Прислонившись к сумкам, Наташа дремала.

Въехали в слободку, остановились у Людкиного дома.

– Можно вещи пока к тебе? – спросила Людка. – Сама понимаешь: если внесу все домой, что там начнется.

– А дальше что? – хмуро спросила Наташа. – Ну, допустим, оставишь у меня. А через неделю Танька с Ростиком возвращаются.

– А через неделю меня здесь не будет! Деньги есть, сниму хату и – прощай, Воронья слободка! Завтра же займусь! Нет, сегодня! С бабками ничего не страшно, в два дня найду! Ну что? Можно? – нетерпеливо повторила она. – Чё застыла?

Наташа кивнула. Противостоять Людке она никогда не могла. Да и понять ее можно… Да, можно, только очень не хочется. И самое главное – как ей сказать, чтобы ночевать шла домой? Совсем неохота быть вместе. Совсем.

Но Людка, выпив кофе с бутербродами, деловито переоделась, накрасилась и сказала, что идет по делам.

Закрыв за ней дверь, Наташа облегченно выдохнула. Побродив по заставленной квартире, прилегла на диван и заплакала.

Ей было жалко всех – брошенного, как собаку, покойника, себя, их сломанную детскую дружбу с Людкой. И вообще была такая тоска – хоть волком вой! И, уткнувшись в подушку, Наташа заскулила.

Людка вернулась поздно, довольная и счастливая. Квартира нашлась, да еще и отличная – однушка на «Университете», в старом доме, правда заброшенная и ободранная, после старой бабули. Зато рядом метро и просторная. А побелить потолки и переклеить обои – плевое дело.

– В общем, через неделю перееду! Когда, ты сказала, возвращается Танька? Ну и отлично! – Людка громко и протяжно зевнула.

– Тебе его совсем не жалко? – тихо спросила Наташа.

– Жалко, – равнодушно ответила Людка. – Но больше жалко себя. Как я теперь? Работать неохота, а денег надолго не хватит. Эх, надо было взять кольцо, надо! Такие бабки! – вздохнула она.

– Мародерка. – Наташа отвернулась к стене.

Только бы не заплакать – совсем не хотелось плакать при Людке.

Подруга съехала, и Наташа немного успокоилась – общаться после случившегося было невыносимо, и тут же рванула в деревню. В Москве было жарко, делать было совершенно нечего, сидеть в пустой душной квартире и слушать вопли соседей ей не хотелось.

Уехала рано, а добралась только к вечеру – попала в перерыв на вокзале. Слоняясь по перрону, съела три пирожка, два мороженых и даже вздремнула на скамейке.

Шла через поле и собирала васильки и луговые ромашки. Ах, как пахло полем и землей, хвоей и грибами, как восхитительно пахло свежестью и свободой!