Юлий Крелин - Письмо сыну

— Может, принести поесть?

— Я с дежурными поел.

— Иван Михайлович! Иван Михайлович! Откройте глаза. Ну, как дела? Не больно? Немного? Это ничего. Скоро совсем хорошо будет.

Все-таки глупо это — теребить больного после операции. Ведь операция была, наркоз. А мы обязательно требуем какое-то слово в ответ. Очень важно для нас голос его услышать, хоть слово живое. Сразу все легче и светлее.

Пойду писать операцию.

— Давай сразу и в историю болезни, и в журнал. В четыре руки. А то долго будет.

Сейчас бы на улицу. Погода хорошая. Теплая. Снежок прошел. Погулять бы. Интересно, ребята не разбежались со стройки раньше времени? Подведут еще, черти. Иди тогда объясняйся в дирекции. Или как теперь говорят, в ректорате.

— Во! Легки на помине. А я о вас сейчас думал. Там все в порядке? Ушли вовремя? Лопаты сдали? Не подвели, в общем? Ну лады. Спасибо, ребята.

— Больной ничего, спасибо. Да вы пойдите к нему.

Подежурить? Конечно, можно. Идите в приемный покой, там всегда есть работа. Полон приемный сейчас пьяных. У кого голова разбита. У кого из носа кровь. Кто вообще блажит, не поймешь, что с ним. На днях привезли одного пьяного, так он ножом пырнул санитара-студента и одного постороннего человека, сопровождавшего больную. На них столько сил все тратят! Убери их. Зашей раны. Да еще уговорить их надо. В вытрезвителе с них хоть деньги берут. Короче говоря, пойдите повоюйте с ними. Это будет большая помощь дежурным.

— У Гусева? Конечно, тоже можно подежурить. Даже хорошо будет. По одному посидите около него. За это вам большое спасибо.

— Нет, я не дежурю. Это я из-за Гусева задержался. Наверное, скоро смогу уйти.

— Ну давай писать: «Иссечен старый рубец. Вскрыта брюшная полость. К ране предлежат раздутые петли тонкого кишечника. При ревизии области первой операции отклонений от обычного течения не обнаружено. В восьмидесяти сантиметрах от Трейцевой связки обнаружена спайка, образовавшая двустволку. Ниже петли кишечника спавшиеся. Спайка пересечена…»

Давно пора магнитофоны завести. Продиктовал, и все. А то пиши в историю болезни, потом в журнал. Хорошо еще, мы в четыре руки пишем.

— Иван Михайлович! Как дела?

Пульс хороший. Давление: манжетка на руке крутится — похудел. 100, 120, 130, 140. Хватит! Отпускаю. 110. Тук-тук, тук… 70. 110/70. Хорошее давление. Все в порядке.

— Анна Ивановна ушла? Ну как дежурится? Пока ничего? Много пьяни валяется? Надо как в вытрезвителе — брать с них деньги. Можно было бы белья для больницы купить. Инструменты обновлять чаще. Лампы новые в четвертой операционной поставить. Последите за Гусевым. Я попозже позвоню вам. Ну будьте здоровы!

На улице-то как темно. Трамвай! Догоню. Ноги как ватные. И снег, как вата. Стоит ли бежать? Неохота. Да и сил нет. Поплетусь так. Что-то размяк я совсем. Быстрей бы до дому добраться. Вон еще трамвай. Все ж побегу. Потом жди его. Он! Успел!

— Анна Ивановна! Вы только сейчас едете? Зачем вы столько газет накупили?

Ах да, я и забыл! На днях Анна Ивановна с каким-то непонятным торжеством сказала мне:

— Уже второй за этот год с объявлением в газетах.

— Что с объявлением?

— Садиков, помните, рак желудка? Умер.

— Ну?

— В газетах есть. В «Московской правде». Он, оказывается, персональный пенсионер. Член партии с 1915 года. В этом году только двое было с объявлением.

— ?!

— А я их собираю. Все объявления и некрологи о наших больных. В этом году только двое. Но зато когда умер Солдатский, художник, вот набрала я объявлений! И некрологов. И воспоминаний. Во всех газетах. А в «Литературке»! Целую тетрадь набрала. Они у меня все отдельно разложены.

У нее целая тарификация. Старые члены партии отдельно. И просто персональные пенсионеры — тоже отдельно. Литераторы отдельно. Инженеры значительные. Административные работники. Это деление по деловому признаку.

Или еще градация: умершие после тяжелой и продолжительной болезни. После тяжелой и непродолжительной болезни. Безвременно скончавшиеся. Вот скоропостижно скончавшихся у нас в хирургии не бывает. Зато попадаются погибшие при исполнении служебных обязанностей. Это травма.

— В этом году их, слава богу, мало. Но вот Солдатский очень много материала дал.

Я обалдел, услышав тогда об этой «коллекции». Анна Ивановна столько сил отдала Солдатскому! Две недели она не отходила от него. Похудела за это время. Высохла. Буквально уползала домой от усталости. Один раз ей даже плохо стало. Побледнела. Покрылась холодным потом. Мы ее еле домой прогнали.