Юрий Мамлеев - Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

Ей стало хорошо, так хорошо, что эти сны не вызывали внутри нее ни слез, ни радости, ни счастья, ни горя или страдания, а главное — душа-мученица, душа-страдалица исчезла в этом пустом пространстве. И ей стало так безгранично легко, что хотелось никогда не просыпаться.

Внезапно путь колонне несуществующих перерезал полицейский патруль. Все произошло крайне стремительно. Полицейские бросились к колонне и вырвали Юлию. Она не сопротивлялась, она была покорна.

Однако в полицейском участке она обезумела, но уже в другом смысле, чем раньше. То было сумасшествие, это — рыдания, плач, вопли и бесконечное сожаление.

Начальник полиции, следуя указаниям, позвонил в администрацию Фурзда и донес, что девушка из доисторического человечества ведет себя дико и непонятно.

— Бить ее или не бить? — в результате спросил начальник.

— Ни в коем случае. Ответите за это, — прервали его.

— Она бьется головой о стену и говорит непонятно, — ворчал этот служивый, но подчинился.

— Ждите наших указаний, — подтвердили ему.

Фурзд позвонил Вагилиду и резко сказал:

— Пусть кто-нибудь из русских вместе с вами или с Танирой приедут и поймут, почему она рвет на себе волосы. Что вы решите, то и делайте с ней. — И насмешливо добавил: — Передайте ей, что для нас оскорбительно, что ей не по душе жить при конце мира, мы-то ведь прекрасно живем…

Танира и Валентин немедля ринулись спасать Юлию. Они подъехали к угрюмому полузданию, шарообразному и нелепому, где находился окраинный полицейский участок. Прошли по узким коридорам, по которым шмыгали крысы-самоубийцы. Вошли в кабинет начальника. Он, толстый, сидел за столом, пил «бюво» и хохотал. Увидев Таниру с Валентином, он махнул лапой и прогремел:

— Вы — ауфирка, он — доисторический, — он ткнул пальцем в Валентина. — Только что мне звонили, что вы едете. Идемте за мной в камеру.

— А где же полицейские? — спросила Танира.

— Они в дежурной комнате, молятся Понятному. Я обязан так поступать. Идемте.

Спотыкаясь, все трое спустились в подвал. Веяло сыростью, крысами и еле слышными стонами. «Как хочется жить», — подумала Танира. Дверь в комнату со скрипом, с проклятьями отперлась. У Валентина съежилось сердце. Юля тихо сидела на скамейке в совсем черном платье, недвижна. «Боже, — молнией прошло в его уме, — это же моя соотечественница, моя сестра, в сущности, пусть она из начала XX века, но она дышала одним воздухом с Блоком, Есениным и моим дедом, в конце концов».

Неуверенно, пошатываясь, он подошел к Юле.

— Был приказ о том, чтобы вы делали с ней, что хотите, — обратился толстый начальник к Танире. — Берите ее, насилуйте, душите, спасайте, выводите гулять, что хотите, мое дело — сторона, — закончил он и вышел, кряхтя и похрюкивая.

Когда дверь захлопнулась, Валентин прошептал:

— Мы пришли, чтобы помочь тебе, Юля. Что ты хочешь?

Юля смотрела на них — со странным спокойствием. Никакого безумия не было в ее глазах.

— Садитесь со мной рядом, Валентин, — сказала она. — Вы с одной стороны, а Танира — с другой. Я ведь помню вас, Танира, вы часто приезжали к нам.

«Где же ее безумие? — подумал Валентин. — Она никогда не говорила так нормально».

— Мы хотим взять вас обратно, туда, где вы жили, — произнесла Танира.

— Никогда. Ни в коем случае, — резко ответила Юля.

— Почему? Тогда живи с нами, в городе! — чуть не вскрикнул Валентин.

— Нет, нет и нет.

— Что, что ты хочешь? Где тебе хорошо?!

— Среди несуществующих. Я хочу жить только среди них, чтобы не существовать, Валентин.

Она смотрела на Валентина тихо и прямо, в глазах ее не было ни печали, ни экстаза, ни ужаса. Один покой.

— Я хочу убить свою душу… Да, да… В ней много страдания, и она мне не нужна. Мне нужно только отсутствие. Я не могу жить больше ни в каких мирах, ни в аду, ни в раю.

И Танира, и Валентин знали, что ее нашли среди несуществующих, но ясность ее слов ошеломила их. Валентин притих. Не слезы душили его, а смерть. Он не знал, чем помочь Юлии. В ее словах была абсолютная безвозвратная уверенность в том, что душа должна умереть. Навсегда.

В камере словно все замерло. Только тикали огромные часы на стене — единственное, что было в камере, кроме скамьи.

— Валентин, не надо плакать и жалеть меня. Все кончено.

Она увидела слезы в глазах Таниры.

— Не плачьте. Мне будет хорошо не существовать.

— Но… но… Юлия, — встрепенулся Валентин, — но давайте сначала поедем к нам. Я живу с Танирой. Отдохнете там.