Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Никто не умер. Пока еще.

Итак, большая часть семейства Грейп выезжает на шоссе. Эми подвинулась и теперь сидит за мамой. За мной сидит Эми, похожая на медсестру в своей белой синтетической униформе. Пытается подправить макияж, глядя в зеркало заднего вида. Эми улыбается, соединив пальцы домиком, — это у нее верный признак тревоги. Я чуть-чуть опускаю оконное стекло: если совсем честно, мама давно не принимала ванну, и в салоне можно задохнуться.

Эми говорит:

— Гилберт, радио.

Мама что-то бурчит.

Я поворачиваю круговую шкалу и нахожу станцию, которая в данный момент передает песню Элвиса «In the Ghetto» [8] «В гетто» (англ.) . .

— Сделай погромче, — просит Эми.

Ну сделал. Она подпевает одними губами — спасибо, что не подтягивает голосом.

Никто не разговаривает; после этой песни начинается выпуск новостей — мама жестом требует выключить. В салоне мертвая тишина. Ее нарушает Эми, говоря, что новости необходимо дозировать и что с Арни, вероятно, все благополучно. Правда, она тут же добавляет:

— Разумеется, с ним все благополучно. Они, должно быть, решили его проучить.

Эллен, подправив блеск для губ и проверив тени для век, просит:

— Быть может, кто-нибудь соизволит объяснить, что здесь происходит и что стряслось с нашим Арни?

Я порой задумываюсь: от кого Эллен такого нахваталась? Не могу понять, откуда у нее эти претензии на лоск больших городов. Так и хочется ей напомнить: родилась и выросла она в Эндоре. И отнюдь не в венценосном семействе, я вас умоляю. А в семействе Грейп.

По возможности ужимаю последовательность событий и довожу их до сведения нашей юной принцессы. Эми вставляет свои комментарии, а мама только вздыхает и стонет, когда слышит неприятные подробности.

Мотли, что в штате Айова, — окружной центр. Это городок с пятитысячным населением, где на каждом углу есть какой-нибудь фастфуд, имеются два кинотеатра и дискотека, она же боулинг. Отделение полиции с окружной тюрьмой — аккурат в центре, а единственная близлежащая парковка расположена через дорогу. Я надеялся, что мама подождет в машине, но вот она открывает дверцу — и надежда умирает. Пока она силится встать на ноги, прохожие с покупками и дети на велосипедах как по команде останавливаются поглазеть. Одна собака заливается лаем. Вторая убегает. Тем не менее при поддержке своего черного пальто и моих зимних сапог мама обретает почву под ногами. Мы с сестрами идем к отделению полиции. Транспорт притормаживает. Мотли умолкает. В течение пяти минут мама переходит на другую сторону.

По слухам, окружной шериф Фаррелл сделал нашей маме предложение руки и сердца в один день с нашим отцом. После папиного самоубийства он, тогда еще рядовой полицейский, взял за правило патрулировать нашу улицу и махать нам, ребятишкам. Во время одного из матчей детской бейсбольной лиги он сидел в форме на капоте своей полицейской машины у левой стороны поля и болел за моего брата Ларри. А когда Ларри сделал единственный результативный удар, офицер Фаррелл включил мигалку. Представляете, как вопил Арни? Вот до какой степени офицер Фаррелл был влюблен в мою мать.

Они не виделись много лет.

Я открываю перед мамой дверь полицейского участка; звенит или звякает колокольчик, и она протискивается в помещение. Наблюдаю, как шериф Фаррелл отрывается от бумаг на письменном столе и мертвеет лицом. Глаза вылезают из орбит и будто наливаются молоком.

Мама объявляет:

— Я приехала за своим сыном.

Радиодиспетчер прерывается на полуслове; две секретарши поднимают головы и раскрывают рты, а молодой полисмен ест глазами шерифа Фаррелла и словно спрашивает: каковы будут мои действия?

Не отрывая взгляда от своих черных ботинок, шериф говорит:

— Для начала необходимо заполнить вот эти бланки.

— Нет, я бланков не заполняю.

— По правилам полицейского делопроизводства…

— Нет, Джерри. Веди сюда моего мальчика.

— Но, Бонни…

— Мальчика. Я жду моего мальчика.

Шериф Фаррелл переводит взгляд на молодого полисмена, и тот мгновенно исчезает в глубине коридора. В считаные секунды из-за угла появляется Арни. Молодой полисмен объявляет, что Арни свободен и может идти.

На выходе все так же звенит или звякает колокольчик. Я оборачиваюсь и вижу, что шериф Фаррелл сгорбился в своем кресле, не в состоянии, как мне показалось, переварить мамин вид. С силой захлопнув стеклянную дверь, я вновь привожу в движение колокольчик, надеясь, что уж его трезвон выведет шерифа из этого состояния. Но шериф даже не содрогнулся.