Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Сегодня у Арни день рождения.

— Да, — вторит мне Бекки. — Сегодня у него день рождения.

Некоторое время мы с Бекки просто болтаем. Везу ее домой; с рассветом уже сижу на своей веранде.

Наверное, я задремал: меня разбудили частые постукивания по лбу.

— Хватит, я проснулся!

Открываю глаза — вижу: стоит, губы растянуты в полуулыбочке; благоухает лосьоном после бритья, волосы еще мокрые — видимо, принял душ в ближайшем мотеле. Заходит в дом и оттуда кричит:

— Что у нас на завтрак?

— Не знаю, Ларри.

— А где все?

— Еще спят, — говорю, иду за ним.

— Запах все тот же.

Непонятно: это похвала или осуждение? Впрочем, запах нашего дома, хоть и способный, наверное, вызвать некую извращенную ностальгию, уж точно приятным не назовешь.

Раннее утро. Ларри рыскает внизу: разглядывает маму и надувает щеки — показывает, насколько она растолстела. Потом говорит:

— Помоги мне разгрузить машину.

Выходим на улицу к его машине, под завязку набитой подарками: они разложены по коробкам самых разных форм и каждая в красивой, явно дорогой упаковке.

Все коробки — штук шестнадцать-восемнадцать — перекочевывают в гостиную.

— В этом году ты превзошел самого себя, — говорю. — Арни просто умрет.

— Не смешно.

— Это фигура речи.

Ларри приседает на корточки. На нем коричневые брюки из синтетики, коричневые туфли, желтая рубашка, коричневый галстук — и даже ремень коричневый. Его лицо растягивается в улыбке, пока он смотрит на подарки. Наверное, пытается представить себе выражение лица Арни, когда тот их увидит.

— Он, — говорю, — будет визжать.

Ларри по-прежнему озирается, как будто меня вообще не существует, как будто он в доме один. Я еле сдерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Ура!» — когда он встает, отряхивает брюки и направляется к своей машине. Уматывает, даже не попрощавшись, не сказав: «Отъеду ненадолго».

Выхожу на задний двор, сажусь на качели. Качели Ларри. Те, что он смастерил. Помню, как он меня качал.

Не раньше чем через час Эми стучит в кухонное окно. Жестом зовет меня войти.

— Я посмотрела, как там Арни. Он такой чистый. Прямо не узнать. Спасибо тебе, спасибо, спасибо!

Иду с Эми в гостиную показать ей подарки.

— Ларри заезжал.

— Господи. Давай будить Арни.

— Пусть выспится.

— Пора будить. Сегодня его день.

— Пусть выспится.

Я стою на своем; сестра, пожав плечами, соглашается:

— Как скажешь.

Чуть позже на веранду вышли Эллен и Дженис. Мама проснулась. Даже телик не включила: любуется Арни; ее мальчик открывает подарки — подарки от Ларри, которыми тот пытается возместить свое отсутствие в течение года.

Когда я украшаю задний двор, у нашего дома вновь тормозит машина Ларри. Он выходит и, с готовностью протягивая руки, зовет:

— Арни! Арни! Это твой брат. Твой любимый брат.

Арни спрыгивает с веранды и бросается к нему в объятия. Купился.

Дженис и Эллен охают и ахают, восхищаются, какой Арни красивый и чистый. К ним присоединяется мама. Мама еще восклицает, какая она счастливая.

Я продолжаю развешивать гирлянды, привязываю по периметру батута воздушные шарики. Один для интереса проколол и оглядываюсь: кто услышал, кто заметил? Ни одна живая душа.

С часу до трех в программе праздника предусмотрены подвижные игры. В три часа подаем торт и мороженое. На половину четвертого, по инициативе Эми, были назначены танцы под ранние песни Элвиса, но я указал, что толпа пляшущих дебилоидов — еще то зрелище. Когда пляшет один дебил — это куда ни шло. Но целая толпа дебилов вызвала бы оглушительный хохот.

Мне позвонил Такер, сказал, что надеялся зайти, но:

— …поскольку на этой неделе у нас торжественное открытие, а у меня, как у ассистента администратора, есть серьезные обязанности, пока не могу обещать, что успею к вам заглянуть.

Около полудня мама пошла в ванную и до сих пор не выходит.

Барабаню в дверь:

— Все дебилоиды уже в сборе. Родители, соседи. На заднем дворе — человек пятьдесят, мама. Эми говорит, ты решила понаблюдать из дома. Ну что ж, как хочешь. Праздник в полном разгаре — событие, какого еще не знала Эндора. Мэгги Уилсон сделала фотографии для «Эндора экспресса». Но торт уже подтаивает на жаре. Пора выходить, мама. Мама?

Отодвигает дверь; глаза красные. Я спрашиваю:

— Все в порядке?

— Гилберт, изо дня в день я молилась Богу, который мне ненавистен. И просила только об одном. Чтобы мой Арни дожил до этого дня и я бы увидела…