Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

— Как поступим? — спросила Феня, когда они с Наташей вернулись домой. — Мне. лично деваться некуда, меня тут каждый знает, не скроешься, а ты смотри…

— А чего смотреть, — не поняла ее тревоги Власова. — Вместе с тобой пойду и встану на учет.

Феня задумалась. Было о чем. Она не убежала по очень простой житейской причине: мать вторую неделю с постели не поднимается. Как получила похоронку об отце, так и свалилась. Не бросит же ее дочь в таком положении, хоть она и секретарь сельсовета. А у Натальи какие доводы?

— Обыкновенные, — успокоила её подруга. — Для меня где крыша, там и дом. Ты же знаешь, что я выросла в детском доме.

— И все-таки, может быть, тебе лучше скрыться.

— Смешная ты, Феня. Ваш хутор не Москва и даже не Сталинград. Куда я скроюсь? Нет уж, подружка, пойду с тобой.

На следующее утро, когда они пришли в правление колхоза, староста Захаров встретил Феню, как долгожданную гостью.

— Думал, ты сглупишь, — говорил он, радуясь за Нарбекову, — прятаться будешь. Это ты мудро поступила, что сама явилась. Садись в своей комнате и занимайся делом…

У Фени от неожиданности даже дар речи пропал. Он что, этот Захаров, окончательно поглупел от назначения? Каким своим делом она может заниматься, когда немцы в хуторе?

— Что вы такое говорите, Иван Фокич? — наконец спросила Нарбекова, думая, что староста все перепутал. Но, оказывается, Захаров уже доложил начальнику гарнизона о том, что из представителей Советской власти в хуторе осталась секретарь сельсовета и попросил разрешения зачислить ее на должность писаря, если, конечно, она явится доб-ровольно и изъявит желание сотрудничать с новой властью.

Захаров колюче взглянул на Феню, как на нерадивого ребенка, который вместо благодарности за отмененное заслуженное наказание еще пытался показать свой глупый характер.

— То, что слышала, то и говорю, — досадливо сказал староста. — Иди садись, будешь вести дела. Чтоб каждая бумажка была на месте. Немцы, они, знаешь, порядок во всем любят. Всех коммунистов, комсомольцев, которые остались, перепиши. Список отправим в комендатуру. Это тебе первое задание.

Нарбекова приняла этот приказ как приглашение к предательству. Она хотела решительно отказаться от такого сотрудничества, но Власова вовремя дернула подругу за кофту, и та, поразмыслив немного, спросила Захарова, как она должна провести регистрацию: по явке каждого или по слухам, по доносам.

— По информации, — поправил ее староста. — Сначала обойдешь всех активистов. Если кого не окажется на месте, узнай, куда, на сколько отлучился. Потом мне покажешь списки, а я уж сам дальше решать буду. А ты что же, гражданочка, — обратился он к Власовой, точно только что увидал ее в кабинете, — комсомолка будешь или просто с Феней пришла?

— Со мной, — опередила Натальин ответ Нарбекова. — Помогать мне будет, если, конечно, вы не против.

— А что же ты в Сталинград не уехала? — допытывался староста, пропустив мимо ушей ответ своего писаря.

— Не к кому ей уезжать, — еще решительнее. ответила за Власову Нарбекова. — Она круглая сирота.

— Ты, девонька, попридержи-ка язык за зубами, — построжал Захаров. — А то он тебя до добра не доведет.

— Я правда детдомовская, — сказала Наталья Леонтьевна даже с каким-то вызовом в голосе.

— Ну, ну, проверим, — исподлобья разглядывая Власову, пообещал староста. — Может, тебя по заданию оставили.

Власова почувствовала, как холодная струйка побежала по спинному желобу и во рту вдруг появилась противная сухость, отчего язык невольно облизал губы. Ей в голову пришла нелепейшая мысль: неужели кто-то внедрился в организацию по заданию немецкой разведки и все они, оставшиеся на оккупированной территории, уже взяты на учет в гестапо? Но она нашла в себе силы, чтобы до конца выдержать этот тяжелый недобрый взгляд вчерашнего конюха и ответить ему как можно непринужденнее:

— Проверьте, господин староста.

Слово «господин», очевидно, нёприятно кольнуло Захарова. Никогда и никто в жизни его подобно не называл. Это было не только непривычно, но и страшновато. Что крылось за ним — утверждение его как представителя нового порядка на донской земле или, напротив, насмешка над его недолговечным господством? Иван Фокич не стал в этот раз выяснять до конца точку зрения молодой учительницы, а поспешил отделаться от девушек, сказав не без ехидства:

— Ну вот что, госпожа Нарбекова, ступай и займись делом.

Радость переполнила девичьи сердца, когда они очутились в коридоре. Девушки, взглянув друг на друга, поняли, что они подумали в этот миг об одном и том же: они выиграли первый в своей жизни поединок с врагом. Пусть этот враг не в немецкой форме, пусть он говорит на одном с ними языке, пусть вчера он был всего-навсего конюхом — колхоза «Красный партизан», но сегодня он добровольно принял на себя роль учредителя нового порядка, значит, стал врагом. Они допускали мысль, что Захаров сделал это по первому неосознанному инстинктивному зову своего сердца, требующему отмщения за все беды и несчастья, которые ему принесла Советская власть, больше того, может быть, из-за желания спасти любой ценой свою шкуру. Но ни то, ни другое не делало ему чести. Ведь он работал у немцев не по заданию подпольного райкома. Значит, должен, в конце концов, разделить участь оккупантов.