Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

А теперь она сидела, внимательно приглядываясь ко всему, что ее окружало. В отличие от нее рыжий парень не бегал глазами по сторонам. Он изучал Власову. Очевидно, до сих пор не видел ее нигде. Приглядевшись к парню, Миша вспомнил, что он видел его в тракторной бригаде. Ну, конечно, это тот самый Покорное, из МТС…

Как только Баннов отвел в сторону Наталью Леонтьевну и Феню, Миша сразу почувствовал что-то недоброе. Он с завистью глядел на тихо говоривших комсомольцев. Девушки, очевидно, ждали давно сигнала из города, потому что на их лицах он не увидел ни растерянности, ни горечи. Они, слушая Баннова, понимающе кивали и что-то отвечали. Потом Наталья Леонтьевна побежала в полевой вагончик к Зиновию Афиногеновичу и, появившись на ступеньках через несколько минут, удовлетворенно сказала:

— Он в курсе. Поехали.

Она подбежала к Мише и Ване и, обхватив. их потные шеи, приказала:

— Ну, пионерия, не подкачай.

— А вы? — спросил Ваня.

Учительница посмотрела на Мишу. Нет, он ни о чем не будет ее спрашивать, он понимает, если Натка не говорит сама, значит, нельзя. Он молчит, но глаза, эти черные, с непослушными искорками большие глаза… Разве может он запретить им вопрошающе глядеть в глаза учительницы? И она поняла и оценила этот подвиг мальчика. Он стал совсем взрослым. Ему можно довериться, ему можно все сказать. И она сказала:

— Я в райком комсомола. — Она протянула Мише горячую натруженную руку. Потом подошла к повозке, сказала — Поехали.

— Все? — спросил рыжий парень.

— Из Майоровского все. Ваших по дороге подберем, Дмитрий Ильич, — подтвердил Баннов и важно чмокнул большими губами, усаживаясь на край повозки.

— Миша, если будет необходимость, я тебя позову! — пообещала Власова, держа руку над головой.

А она, необходимость, приближалась. Уже до хутора доносились раскаты орудийных залпов, уже там, за Огневым курганом, где протянулись траншеи, рвы, где сурово смотрят в сторону Дона черные глазницы железобетонных дотов, поднимались к небу огненные всплески разрывов. Все чаще на улицах хутора появлялись военные грузовики, груженные тяжелыми ящиками. Уже несколько раз самолеты с черной свастикой на бреющем полете ястребами проносились над поля-ми. Трассирующие пули крупнокалиберных пулеметов пунктирами полосовали небо во всех направлениях. Тяжелые бомбардировщики с противным рыканьем надменно пролетали к городу и, сбросив груз, так же вальяжно возвращались обратно.

А вчера в правление вошли военные и, по-хозяйски расположившись в председательском кабинете, сказали:

— Прекращайте все работы на полях. Пока есть возможность, уводите скот и технику.

Председатель тут же позвонил в райком партии и рассказал о положении вещей. Оттуда последовала команда: немедленно эвакуируйтесь. Все, что можно, вывозите, что невозможно— уничтожьте. Позвали к телефону Романова.

Говорил первый секретарь:

— Зиновий, под твою личную ответственность скот и технику.

— Но мы же договаривались… — попытался было возразить парторг, но его тут же перебил властный голос секретаря:

— Сегодня в ночь организуйте эвакуацию. Держитесь на Выпасной. Передашь скотину и технику, возвращайся, заходи. Ну, ни пуха…

Прощание было коротким и тяжелым. Мать, держа на руках новорожденного, с глазами, полными слез, напоминала:

— Не забудь положить галифе и китель… В сундуке лежит твоя красноармейская книжка… Документы все взял?… Тома, подай отцу хлеб… Валя, принеси из погреба сало…

Миша молча, ни о чем не спрашивая, как давно решенное делал свое дело — собирал в ученическую сумку немудрящий скарб… Отец, заметив его приготовления, тяжело вздохнул и спросил жену:

— Как с Мишуткой будем?

Миша оторвался от дела, непонимающе поглядел на родителей. Какой может быть вопрос? Разве не отец говорил осенью, что возьмет его с собой? Правда, речь шла о партизанском отряде. Но отец обещает вернуться. Во что бы то ни стало вернуться. Сейчас партия приказывает ему эвакуировать технику и скот. Он выполнит приказ и возвратится.

— Так как с Мишуткой будем? — снова задал вопрос отец.

— Прямо не знаю, — сокрушенно прошептала Анна Максимовна. — И отрывать от себя жалко и оставлять боязно…

— Яс тобой, папа, — тоном, не допускающим возражения, заявил Миша. И как самый убедительный аргумент произнес: — Ты же слово давал.

Отец остановился посреди комнаты. Сверху цоглядел на сына, который за лето подрос: его черный вихор дотянулся до плеча Зиновия Афиногеновича. Но не это поразило старого коммуниста, а то, каким тоном говорил с ним тринадцатилетний подросток. В нем не было ничего детского. Так говорят между собой равные, доверяющие друг другу люди.