Серж Брусов - Верни мне мой 2007-й [litres]

С билетом мне более-менее повезло: задача оказалась из тех, что мы десятками прорабатывали на семинарах. В то время как я отвечал на теоретический вопрос, профессор внимательно изучал листок с математическими формулами, исписанный моим неровным почерком, и подозрительно хмурил брови. Когда я закончил, преподаватель вежливо кивнул и сказал:

– Решение задачи неверное. Не ту формулу в самом начале применили.

Я ждал продолжения, в то время как мой пульс, должно быть, зашкаливал за двести ударов в минуту. Профессор еще раз мельком глянул на листок, затем – поверх очков – на меня, тихонько постучал шариковой ручкой о стол, а потом вдруг взял мою зачетку и поставил «25», что в нашем вузе обозначало низшую ступень «тройки». Оценка здесь не играла абсолютно никакой роли, так как главной моей целью в данном случае было не получить «неуд».

– Можете считать, что сегодня вам повезло, – снисходительно, но в то же время строго резюмировал наше общение пожилой преподаватель.

– Спасибо большое! – Я был приятно обескуражен и сразу же, как только вышел из аудитории, написал Натке эсэмэс о том, что сдал злополучный экзамен. Через несколько минут пришел ответ:

«Супер! Ну вот видишь, и я порой ошибаюсь:)))»

Однако, как выяснилось уже через три дня, ошиблась моя подруга только в деталях, а общий итог оказался именно таким, как она предрекала. На предэкзаменационной консультации по теории вероятности – последнему оставшемуся перед летними каникулами рубежу – преподаватель (молодой парень-аспирант) предложил группе выбор:

– В общем, товарищи студенты, альтернатива такая: либо обычный экзамен… хотя нет, лучше так – либо очень сложный экзамен (спрашивать буду дотошно и долго), либо ставлю всем автоматом среднеарифметическую оценку по результатам ваших работ по ходу семестра. – Аспирант поднял ладонь, чтобы остановить начавшийся гул. – Второй вариант с условием: кто-то один из вас, случайно выбранный жребием, получит «два» и останется на осень.

В аудитории воцарилась тишина: теперь выбор был уже не так очевиден.

– Чтобы всё было более-менее объективно, – снова взял слово аспирант, – проголосуем за принятие или неприятие второго варианта. Необходимый порог – ну, скажем, 80 % голосов.

Из двадцати семи человек, присутствующих на консультации, за «автомат» подняли руки двадцать пять. Я был против, так как чувствовал, что неудачный жребий при таком раскладе выпадет именно на меня. И не ошибся.

На следующее утро в самом начале экзамена преподаватель, «перетасовав» стопку зачеток подобно колоде карт, вытащил одну наугад из середины и прочел мою фамилию. Я молча встал, прошел по аудитории, забрал зачетную книжку у него из рук и направился к выходу. Уже у самой двери аспирант окликнул меня:

– Слушай, а ты же, по-моему, против был? Чувствовал будущее?

– Нет, просто знал его.

Молодой преподаватель на пару мгновений задумался, а потом предложил:

– Ну, хочешь, приму у тебя экзамен?

– Нет, спасибо, – ответил я и вышел из аудитории.

– Ну и какого хрена ты не стал сдавать?! – Натка очень разозлилась, услышав мой рассказ по телефону.

– Да что толку, всё равно бы не сдал. Чему быть, того не миновать, – я попытался иронизировать с нотками умудренного жизнью старца в голосе.

Натка не успокаивалась:

– Вот давай без этой херни, хорошо?! Не надо ссылаться на меня, если сам лоханулся!

– Нат, всё нормально. Ты же сама мне тогда сказала, останусь на осень. При этом ты что-то не особо волновалась…

– Да блин, хватит чушь пороть! Это всё – мои ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ, понятно? Я не вижу будущее и не знаю ничьей судьбы! Может, это всё вообще у меня в голове! Я сказала, что ты завалишь ближайший экзамен, ты его СДАЛ. Понимаешь? Нужно не угадывать будущее, а творить его! Ты вполне мог не остаться на осень.

– Хорошо, как тогда ты объяснишь, что именно я случайным образом стал тем, на кого упал неудачный жребий?

– Важно не это, а то, что у тебя был шанс самому всё решить.

– Ладно, теперь-то уж ничего не исправить – на прошлое мы точно влиять не можем.

На том конце провода повисла тишина. Через какое-то время Натка очень усталым голосом сказала:

– Я из Москвы уеду на некоторое время. С родителями.

– Отдыхать? Сама-то сессию закрыла?

– Да уж давно. Ага, отдохну немного, мысли в порядок приведу, а то столько шума вокруг…

– И куда вы? Надолго?

– К морю. У отца там домикастерская. Недели на три, может, на месяц.

Отец Натки был известным в художественных кругах акварелистом, но она не любила об этом говорить, только упомянула как-то раз.