Мария Метлицкая - Черно-белая жизнь [сборник litres]

Кира увидела, какие неухоженные, совершенно неженские у нее руки – мальчишеские, подростковые, с коротко остриженными ногтями, с заусенцами и цыпками.

Эта молодая и, кстати, довольно хорошенькая женщина по-прежнему казалась хмурым и нелюдимым подростком – недолюбленным, обманутым, использованным и преданным.

Эх! Привести бы ее в божеский вид – подкрасить, сделать хорошую стрижку, маникюр, научить пользоваться косметикой и кремами, привести в порядок кожу на руках. Чего уж, господи, проще? Ну и приодеть, конечно же, – эти безразмерные портки, эта линялая майка. Эти тапки – нет, все понятно, домашний вид. Но Кира не сомневалась, что и уличный вид ее падчерицы мало чем отличается от домашнего. А выражение лица? Кто посмотрит на женщину с поджатыми губами, сведенными бровями и недобрым взглядом? Никто. Жаль. Очень жаль. У Кати приличная фигура, хорошее лицо и прекрасные волосы. Но ведь не скажешь об этом! Тем более – ей, Кире! Какое она имеет право учить Катю жизни? Чужая тетка.

И вдруг ее сердце заволокло необъяснимой жалостью к этой угловатой и нелепой женщине-подростку, одинокой, обиженной и не очень счастливой. Чужой и сейчас почти незнакомой.

Чужой?

Но это была не только жалость – это была еще и… – Кира вздрогнула. – Нежность?

Ее обдало жаром, и она резко расстегнула дрожавшими пальцами пуговицы на блузке.

– Катя, Катечка! – хрипло сказала она. – Девочка! Да все нормально! Вот видишь, мы с тобой все-таки встретились! И даже поговорили! И все у нас хорошо, правда? И папа, – Кирин голос дрогнул, и она с трудом проглотила сухой и твердый комок, застрявший в горле, – и папа все это видит! Ну или чувствует – я не знаю. Не понимаю, как там все это… устроено, как происходит! Но то, что там, наверху, что-то есть… – От волнения она закашляла и смутилась от своих нелепых и несуразных фраз. Такие рассуждения были ей совсем не свойственны.

Катя всхлипнула и кивнула:

– Я тоже… не знаю, что там. Но хорошо бы, чтобы он знал. Кира, скажите, он тяжело уходил?

– При такой болезни уходят всегда тяжело, – горько вздохнула Кира. – Там, у нас, все гуманно, страдать от болей не дают. Но все равно тяжело.

Катя молча кивнула.

– Чаю еще хотите? – не поднимая глаз, спросила она.

– Да бог с ним, с чаем. Ты мне про Ксеню расскажи, что она, как? Ну и про маму, если ты, конечно, не против!

Оказалось, что с дочкой отношения были хорошими – Катя отлично помнила все свои детские комплексы и обиды и очень старалась, чтобы это не повторилось с ее дочкой. Бывший муж был вычеркнут из жизни раз и навсегда – денег не приносил, дочку не видел. Дерьмо, а не человек.

Мама… Вот с мамой вообще приключилась странная история.

Пять лет назад Нина серьезно заболела – вернулась старая, казалось, давно отступившая болезнь. Ну и, как часто бывает, болезнь привела ее в церковь. Катя относилась к этому скептически – ну, во-первых, сама она в бога не верила и все отрицала, а во-вторых – это касалось именно матери, – она категорически не верила ни в ее искренность, ни в какой бы то ни было положительный результат. Нина стала ездить на богомолье, паломничала, завела новых друзей, по воскресеньям выстаивала долгие службы и даже взялась работать при храме – с усердием мыла полы и чистила овощи в трапезной.

Кате, конечно, так было спокойнее – мать, что называется, при деле и от них с Ксенькой почти отстала. Да и из дому стала частенько отлучаться – тоже приятно. Ну а через два года Катя заметила, что мать начала меняться. Даже не так – Нина стала другим человеком. Не было больше претензий и скандалов, она сделалась тихой, задумчивой, мягкой – словом, блаженной.

Катя и Ксенечка иногда испуганно переглядывались, когда Нина выдавала такое, что они просто терялись.

Слава богу, болезнь отступила, и врач отпустил Нину на год.

И вот однажды она позвала дочь на разговор. Нина просила прощения – у дочки, у бывшего мужа, у внучки. Она не плакала – взгляд у нее был чистый и ясный, почти безмятежный. Плакала Катя – от неожиданности, от удивления, от перемен в матери. А от ее просьбы ее отпустить совсем растерялась.

– Отпустить? Куда? – испуганно бормотала Катя. – Как это – отпустить? Навсегда?

– Да, навсегда, – спокойно и радостно ответила Нина. – Отпустить в монастырь.

Конечно, придя в себя, Катя ее не отговаривала – какое она имела на это право? Осторожно спросила, хорошо ли та подумала.

Нина, увидев понимание дочери, расцвела, расслабилась и принялась с жаром рассказывать дочери о Коробейниковском монастыре, о своем «новом доме», куда она так стремилась.