Юрий Поляков - Как блудный муж по грибы ходил

– Как на телку по вызову!

– А ты пьяная! – догадался Свирельников.

– Не пьянее некоторых!

Свирельников вдруг вспомнил, как много лет назад вот так же в избе они с Тоней мешали спать бедной учительнице, и ему сделалось тоскливо. Он с раздражением оттолкнул старательную Светку, которая, надо признать, уже добилась определенных успехов…

– Ага, начинается семейная жизнь! – вздохнула она, утершись, отвернулась к стенке и тут же уснула.

А Михаил Дмитриевич еще долго не спал. Сначала он просто лежал, мучительно избегая мыслями то страшное, что, наверное, уже произошло на Плющихе. Потом за окном послышались шорохи, он вообразил, будто это сыщики, мгновенно все вычислившие, приехали его брать. Директор «Сантехуюта» представил себя сначала за решеткой в зале суда, а потом на нарах, в грязной душной камере, и постарался не думать о противоестественности уголовных нравов, про которые так любят почему-то писать в детективах и показывать в криминальных сериалах. Он вспомнил недавнюю статью в «Колоколе» про бизнесмена, по недоразумению попавшего в зону и вышедшего оттуда со свеженьким СПИДом… Свирельников до слез зажмурился и, зажав в кулаке крестик, по возможности убедительно разъяснил сам себе, что Алипанов – в прошлом опытный опер, всегда все делал чисто и на этот раз подвести не должен!

Вроде убедил…

Потом Михаил Дмитриевич еще долго ворочался, бесчувственно касаясь телом теплой Светкиной наготы, смотрел в окно, где уже предутренне посерело и забрезжили черные ветки палисадника. В конце концов, проклиная свою похмельную неугомонность, он незаметно впал в забытье, но снилась ему все та же знобкая, изнуряющая бессонница…

Он и пробудился от отчаяния, от телесной ломоты и сердечного озноба, измученный этим бесконечным, дремотным бодрствованием. В комнате было совершеннейшее утро, и солнце, как в драгоценном камне, искрилось в капле смолы, затвердевшей на коричневом провяленном бревне. Светка спала рядом, по-кошачьи свернувшись клубком и подставив лучам улыбающуюся, свежую мордочку, прелестную без всякого макияжа. Он рассмотрел на ее лице еле заметные веснушки, умилился и подумал, что надо обязательно подарить невесте к свадьбе приличный «брюл», потом провел пальцами по ее бедру и осторожно подергал жесткую девичью шерстку.

– Ну-у! – то ли недовольно, то ли поощрительно протянула она сквозь сон.

– Подъем! Грибы кончатся!

– Ну, Микки! Пять минут…

– Ладно, спи!

Он быстро оделся, выглянул из-за занавески, но никого в комнате не обнаружил. Тахта у окна была аккуратно застелена пестрым лоскутным покрывалом, удивительно напоминающим Климта, по которому Тонька сходила с ума. Михаил Дмитриевич даже однажды назвал жену «климтоманкой», и ей очень понравилось.

На месте жестяных ходиков, которые он хорошо запомнил с давних времен, висели теперь огромные наручные часы, словно изготовленные для великана, и скорее всего в Китае, потому что искусственная позолота облупилась, даже свернулась рулончиками, обнажив серую пластмассу. Стрелки на циферблате, размером напоминающем хорошую сковородку, показывали без двадцати девять.

Свирельников посетил покосившийся чуланчик-нужник, оклеенный вперемежку репродукциями из старого «Огонька» и картинками из новых гламурных журналов. На неровных дощатых стенах незнакомки, богатыри и хлеборобы странно соседствовали со Шварценеггером, Пугачевой и Мадонной. Опасливо ступив на хлипкие половицы, он заглянул в смердящую глубину, и все его утонченное сантехническое существо пришло в негодование. Вот уж действительно «нужник»: без нужды не заглянешь… Просто каменный век! Им бы сюда еще биде с эротическим гидромассажем!

Потом, склонившись над оцинкованным тазом и погремев алюминиевым стерженьком умывальника, он плеснул себе в лицо несколько пригоршней воды и взбодрился. Вытираясь, Михаил Дмитриевич вышел на крылечко. Солнце уже приподнялось над лесом и слепило глаза, но небо еще не набрало дневной синевы, а было по-утреннему светлым, словно вылинявшим. В палисаднике росли две яблони, отягощенные мелкими желтыми плодами, и несколько кустов аронии, уже начавшей по-осеннему краснеть. В углу золотые шары, сгрудившись, навалились на забор, сбитый из неровных жердей, выцветших до пепельной серости.

Слева, на месте магазина, виднелся небольшой типовой дачный домик из тех, что строили в конце советской власти, а вот справа, там, где раньше стояла избушка деда Благушина, возник трехэтажный замок из красного кирпича под темно-коричневой металлической черепицей, с огромной спутниковой тарелкой, прилепленной к одному из балконов. Участка видно не было, потому что трехметровый сплошной железный забор опоясывал дом и, пересекая улицу, спускался по крутому обрыву прямо к Волге, ограждая от всех не только землю, но и воду. Из-за забора торчали макушки серебристых кремлевских елей и поднималась высоченная старинная береза, которую, наверное, пожалели срубить. На коре этой березы дед Благушин сапожным ножом делал засечки, отмечая рост внука от одного приезда до другого…