Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Я подъезжал к родному городу. Сначала в окне замелькали коттеджи, окруженные фруктовыми деревьями, потом двух-трехэтажные дома пригорода, между которыми возвышались корпуса недостроенных зданий.

Поезд шел к повороту. Я открыл окно и высунулся наружу. Свежий ветер бил в лицо, трепал волосы. Показались фабричные, большие и маленькие, трубы, вздымавшиеся к небу. Это был мой родной город.

Вскоре вокзал с его шумом, толчеей, скрипом багажных тележек и хрипением громкоговорителей остался позади. Я поздоровался со старыми облысевшими платанами, окружавшими привокзальную площадь, магазинчиком и цветочным киоском, как старой знакомой, поклонился гостинице. Но странно, все это показалось мне каким-то маленьким и одиноким.

Я сразу же узнал двух дворников с красно-белыми повязками на рукавах и полицейского, стоявшего на перекрестке.

Одним словом, я был дома!

А вот кафе-молочная, где мы с Анжелой не раз потягивали ананасный сок и слушали музыку. Интересно, цела ли еще пластинка, в которой поется о женихе, сохранившем верность своей невесте?..

По этим самым улицам, которые теперь показались мне какими-то узенькими, мы бродили не раз. Проходили через этот старенький мост, под которым лениво течет грязный поток сточной воды из нашего завода. Частенько мы спускались по ступенькам — а их было целых пять — вот в это кафе, и я, чтобы заказать два бокала вина, разумеется самого дешевого, собирал всю мелочь из своих карманов. А вот и кинотеатр! Как часто мы бывали здесь! Иногда сидели в самом последнем ряду, захваченные переживаниями маленького Сережи или потрясенные суровой исповедью Андрея Соколова из «Судьбы человека»…

А вот и знакомая дверь со старомодным звонком. Разумеется, и на этот раз она открылась с трудом, а под ногами, как и прежде, заскрипели (каким милым показался мне этот знакомый до боли скрип!) три ступеньки. А вот и цветное стекло с трещиной в окне коридора, которое никак не могут сменить! Это я разбил его из рогатки. Было это давно-давно… Как тогда ругалась Анна! А когда меня начал отчитывать хозяин дома, Анна заступилась за меня. Я должен был вставить стекло за свои деньги, которые мне давали на мелкие расходы, но моих капиталов не хватило на стекло, тем более цветное. Тогда оно было в цене.

Я позвонил. Послышались шаркающие шаги. Дверь приоткрылась — и в узкую щель я увидел полоску нашего коридора и маленькую старушку с серебряными волосами в утреннем халате, которая с удивлением смотрела на меня через очки.

Вдруг глаза ее ожили, засветились радостью. Мама распахнула дверь и крикнула:

— Альфред!

Я вошел в комнату.

— Мама, ты, наверное, работала в ночную смену? Извини меня, пожалуйста, что я так рано разбудил тебя.

Но она не слушала меня.

— Как ты вырос! И повзрослел! Ты так хорошо выглядишь! И загорел. Если бы тебя сейчас мог увидеть отец! Ты уже настоящий мужчина!

Я положил свои пожитки на пол, снял френч и пошел на кухню умываться.

— Ты, наверное, голоден? Что тебе приготовить?

— Не беспокойся, мама. Я сам себе что-нибудь приготовлю.

— Странно. Ничего подобного от тебя раньше не слышала.

Я улыбнулся:

— В армии мы все делаем сами, мама.

Но она и слышать не хотела. Пришлось попросить зажарить пару яиц и картошки.

— Ты же знаешь, мама, это мое самое любимое блюдо.

Через несколько минут я уже сидел за нашим стареньким обеденным столом и опустошал стоявшую передо мной тарелку. Подняв глаза, увидел на столе бутылку белого вина и два стакана.

— Правда, это вино купила твоя сестренка… — сказала мама.

— С каких это пор Анна стала покупать вино?

— С недавних пор у нас в доме всегда что-нибудь есть… Анна наконец нашла себе парня по душе.

— Что-нибудь серьезное?

— Что за вопрос, сынок! Конечно, серьезное! Иначе он и порога не переступил бы.

— Я его знаю?

— Конечно, знаешь, сынок. Он же с вашего завода. Удо его зовут.

— А… — Я чуть было не подавился картошкой. — Итак, вот, оказывается, почему у нее не находилось времени написать письмо.

— Так, сынок, так. Она сейчас очень занята, а две недели назад написала тебе письмо.

— Она тебе говорила? — с волнением спросил я.

— Я знаю все, сынок.

Мне стало стыдно, и я опустил голову.

— Хорошо, что ты приехал, — продолжала мама, — нужно все уладить. А то знаешь, что люди говорят!

— А кто еще знает об этом?

— Весь дом. Все знают. Я уже не осмеливаюсь показываться на улице!

— Как же это так, мама?