Клаудио Магрис - Дунай

Было бы здорово, если бы все, кто, подобно Кизелаку, склонны считать соседей «полулюдьми», взялись за перо — хотя бы для того, чтобы оставить автограф. Возможно, копируя собственные закорючки, они окончательно лишили бы смысла слова, повторенные бесчисленное множество раз, чтобы забыть их и расстаться с самомнением, чтобы стать Никем.

Два соседних городка, Кремc и Штайн, которые, как шутят издревле, соединяет и разделяет только «и», славятся вином, а еще творчеством художника Шмидта (знаменитого Шмидта из Кремса) — своеобразным народным барокко; некогда это были оживленные центры речной торговли, но XIX и XX века, прогресс и индустриализация обошли их стороной. Теперь в этих городках можно любоваться карабкающимися по склонам холмов тихими пустынными улочками, выходящими на дремлющие площади балкончиками, потайными лестницами, уводящими в лес крыш, закрытых отелей и пустынных аркад. Все безмолвствует, все кажется миниатюрным и неживым; во дворах раздается негромкий, ненавязчивый шум дождя.

Кремс, о котором писал в 1153 году арабский географ Идризи, утверждавший, будто Кремс превосходит своим блеском Вену, сегодня похож на Винету, ушедший под воду город, который лежит на дне морском и по которому, как гласит легенда, до сих пор разгуливают жители в старинных костюмах. Когда на улочках Кремса неожиданно встречаешь прохожего, когда кто-то неожиданно выходит из дверей, невольно вспоминаются легенды, в которых в урочный час с картин и гобеленов сходят люди и появляются на улицах городка. В еще глубже погруженном в дрему Штайне, неподалеку от того места, где висит табличка в память о Л. Кехеле, составившем перечень сочинений Моцарта, аптекарь, увидев чужестранца, оживляется, с гордостью показывает свое заведение, принимается расхваливать Штайн и бранить Креме — в его словах слышно эхо старинного соперничества.

Все вокруг неподвижно, словно мертво, словно каждый человек прикован цепями к своему двойнику. Предаться летаргическому забвению приятно, и в то же время хочется бежать, хочется срочных перемен; хочется стать дунайским лоцманом — так называется роман Жюля Верна [54] В русском переводе — «Прекрасный желтый Дунай». , в котором господин Егер, то есть венгерский полицейский Карл Драгош, принимает Илью Круша, то есть Сержа Лацко, за главаря банды речных пиратов Ивана Стригу (который выдает себя за Лацко), при этом самого Егера принимают за Лацко.

В Тульне время колется и кусается, жизнь напоминает посланную в никуда стрелу, необратимый процесс рассеивания, о котором говорят физики. В «Песни о Нибелунгах» Аттила ожидает в Тульне свою бургундскую невесту Кримхильду; подробно описано космополитическое шествие князей и народов, сопровождающих Кримхильду вассалов — валахов, тюрингов, датчан, печенегов и киевских воинов; вскоре месть Кримхильды заставит их ввязаться в сражение и погибнуть.

День прохладный и дождливый, окружающий город лес окрашен фосфоресцирующим зеленым, цветом мокрого от воды и влаги мха. В церкви Святого Стефана, трехнефной базилике XI–XII веков, на могильной плите начертано: «Здесь покоится Мария Соня». Смерть стрелой указывает время: часы остановились в 10.20, их стрелки — такие же, как те, что держит в руках Смерть с колчаном.

Стрела — это жизнь, ей не дано повернуть обратно, и, когда сила тяготения одолеет ее стремительный порыв, она упадет, но одновременно стрела — это смерть, настигающая жизнь, прерывающая ее стремительный бег; это время, убивающее каждую секунду; это часы, объявляющие о дарованной недолгой отсрочке и ранящие своим боем. Здесь покоится Мария Соня, наша сестра в смерти, нам бы хотелось разбудить ее не братским поцелуем, а поцелуем в уста, чтобы тело ее всплыло на поверхность из вод сна, ее груди и ноги появились из тени, чтобы ночью ее можно было обнять за плечи. Какие космические силы постановили, что мы никогда не встретимся с Марией Соней, какой Управляющий совет Всемирной театральной компании решил, что мы с ней играем в разных пьесах, в разных, существующих в разное время, драматических театрах? Неужели монтажник или киномеханик не может перепутать киноленты, в которых мы сняты, как в фильме «Ад раскрылся», чтобы мы по ошибке попали в чужой фильм? Возможно, «Ад раскрылся» и есть рай, где мы будем играть все вместе, радостно вмешавшись в толпу, как школьники на переменке.

Стрела попала в Марию Соню, скоро она попадет и в нас; возможно, она нас уже коснулась, точность, с которой Смерть указывает на время упокоения Марии Сони, причиняет боль, словно рана. На портале — двуглавый орел, сжимающий в когтях голову турка, а еще здесь есть надгробие цыганского барона. Грубые варварские камни этой церкви отдают должное горделивой царственности кочевого народа, малоизвестного, презираемого, вытесненного из нашего сознания и из исторической памяти.