Шубханги Сваруп - Широты тягот

Освобожденные от оков собственности, друзья обнялись впервые. Сколько воды утекло с их последней встречи! Для начала, они умерли. Англия победила во Второй мировой войне, но растеряла свои колонии.

— Бойня меня не потрясла, — сказал Тюремщик о Разделе. — Все давно к этому шло. [24] Раздел Британской Индии на Пакистан и Индийский Союз сопровождался жестокими кровопролитиями.

— А я не удивился, когда убили Ганди, — заметил Поэт.

Они неторопливо бродили по заросшим лесным тропкам и пляжам, заглядывая куда им вздумается. А так как после смерти на все можно найти время, у Тюремщика возник литературный замысел: он предложил перевести труд Поэта на английский.

— Зачем этому миру стихи мертвеца? — спросил Поэт.

— Низачем. Потому я и буду переводить их в свое удовольствие.

* * *

У Чанды Деви есть одно пожелание. Прежде чем они уедут с островов, она хочет полюбоваться на закат с горы Гарриет. Время на то, чтобы отвезти туда жену, у Гириджи Прасада нашлось, но он не в силах отринуть все заботы и посидеть спокойно. Он заранее принял меры для предотвращения любых неприятностей, которые могут возникнуть в этом путешествии. В Калькутте их ждут его мать и брат. И все-таки он нервничает.

Если бы только можно было сложить Бунгало Гуденафа, как шатер тибетских кочевников, и поставить его заново, супруги Варма так бы и сделали. Но теперь они должны вырвать каждое воспоминание, выкосить каждое чувство, порожденное этим бунгало, и отобрать лишь несколько удобных разномастных лоскутков, чтобы украсить ими свои будущие комнаты. А как же все те сны, которые им еще не приснились? Кто будет держать призраков в курсе перемен извне? Кто будет поливать розовый куст?

Из девяти чемоданов, которые они берут с собой, один принадлежит Гиридже Прасаду, два — Чанде Деви, а у Мэри только маленький узелок. Все остальное принадлежит архипелагу. Баночки с сушеными и растертыми травами, окаменелые кораллы, замысловатый нарост с андаманского птерокарпуса, крошечная модель “Океанской блудницы”, стеклянный ящик с коллекцией местных бабочек, незаконченная карта островов — некоторые вычерчены лишь наполовину и внезапно обрываются в океане. Еще здесь осколок кремня и кокосовая скорлупа из племени божественных нагих, разбитая французская ваза, найденная на Острове Росса, и урна, где хранится горстка земли с могилы на горе Гарриет.

Вот и последняя ночь в Порт-Блэре. Гириджа Прасад научился судить о том, крепко ли спит его жена, по расстоянию между ними. В глубоком сне она всегда приникает к руке мужа, сталкивая его на край своими желаниями.

— Можно задать глупый вопрос? — спрашивает он.

— Задавай.

— Кто такие призраки? Я никогда ни одного не видел и не понимаю, какова их генеалогия. Возможно, потому-то я и не склонен верить в их существование.

Чанда Деви улыбается. Его странные убеждения и еще более странный язык — из-за них он ей только милее.

— Они люди, как ты и я. Но они принадлежат прошлому. Носят одежду из других времен. И повадки у них старомодные.

— Почему не все мертвецы превращаются в призраков?

— Смерть… — Чанда Деви задумывается над этим словом под стрекот цикад, лягушек и мух. — Призраки не живут там, где умерли. Они возвращаются туда, где чувствовали себя живее всего. Они так сильно боролись, жили и радовались этому, что не могут теперь оторваться.

— Ты хочешь сказать, что мы превращаемся в призраков еще при жизни?

— Некоторые из нас.

— А какое место для тебя самое дорогое?

— Оно здесь. На островах. Остров Росса.

— Почему я не вижу призраков, как ты?

“Тебе повезло, что ты не видишь призраков, сидящих рядом с тобой за столом, не видишь, как смерть смотрит тебе в лицо”, — хочется сказать Чанде Деви. Но она говорит мужу лишь два слова:

— Тебе повезло.

Рассвету предшествует личиночная тишь. Это расчетливая пауза, задумчивость, полная надежды и беспокойства. За шорохом и клекотом, кваканьем и бульканьем по ту сторону окна прячутся песни вымерших. Эпос эволюции, поведанный бардами, которые давно сгинули. Ах, как славно покинуть раковину-лабиринт и сбросить старую кожу! Стать нагим и уязвимым! Плавать, прыгать и летать без всякой обузы! Исчезнуть без следа, только чтобы возродиться как брачный клич, подобно солнцу, что садится на западе и поднимается вновь на востоке… Услышат ли живущие их песни и сказания? Признают ли в ископаемых свое собственное наследие?

Глухой к симфониям ночи, Гириджа Прасад говорит: