Сергей Бардин - Рассказы тридцатилетних

Он переложил телевизор на переднее сиденье, сам лег на заднее и проспал до утра.

И снова была работа, и суета, и шум станков, и свежая ссадина на большом пальце, полученная по неосторожности. Он не звонил домой и не знал, как он поедет туда, и что скажет жене, и раскаивался во вчерашнем, и любил свою жену, и ненавидел, и все прощал ей.

«Тебя к телефону, — сказали ему, перекрикивая грохот, — баба какая-то».

Лена, подумал он, это она звонит, не выдержала, значит, ну и сволочь же я после вчерашнего.

Он шел к телефону, раскаявшийся и умиротворенный, и сказал тихим виноватым голосом: «Я слушаю».

Он сначала не узнал ответивший ему голос, и названное имя ничего не сказало ему. Что еще за Катя? Ах да, Антипова.

И он придал своему голосу твердость и сухость и осведомился, в чем дело. А дело было в том, что Антипова успокоилась и теперь отчетливо понимает, что ей нужно от Буданова. Холодным тоном она объяснила, что и в самом деле нуждается в деньгах или хотя бы в какой-то компенсации за утраченного близкого человека. И если Буданов исполнит свой долг, то она отстанет от него и беспокоить его больше не будет.

«Благодарю за искренность, — сказал тот в ответ. — Так-то честнее. Я приеду к вам, Катя. Надеюсь, что на этот раз вы будете дома».

Он вымылся под душем, нашел бритву, выскоблил шею и подбородок, раздумывая, не отпустить ли ему усы, этакого вот залихватского вида, заехал на заправку и по знакомому уже маршруту покатил к своему дальнему и недавнему недругу.

И пока ехал по городским улицам, и выстаивал положенные минуты под светофором, и придерживал на поворотах картонный ящик с телевизором, он думал о том, что скажет, когда приедет, и еще о том, как он все это скажет — достойно и красиво. И еще немножко о жене и вообще о своей семье, пустой, бездетной и оттого, хочешь не хочешь, а бессмысленной.

Но больше всего он думал о самой Антиповой, о том, что, потеряв мужа, она мечется и не может найти успокоения в жизни. Он думал о том, что смерть ее мужа разорвала естественную цепь причин и следствий, существовавшую при его жизни. Круг людей и судеб, связанных с ним, разомкнулся, и некому заменить его, ибо он жил в мире, где все взаимосвязано и взаимообусловленно, и, удалив одно звено, неизменно нарушаешь целый слой жизни, и долго расходятся круги по воде от брошенного камня.

И жена Антипова, жившая с ним общей жизнью, должна острее всего ощущать потерю. Прожив много лет с другим человеком, врастаешь в него. Симбиоз людей, жизненно необходимый, разрушается, когда уходит один из них, уходит навсегда. В конечном счете все мы зависим друг от друга, но больше всего — от наших близких, подчас ненавидимых или мучительно любимых нами, но все равно — уйди от них — и останешься в тягостной пустоте, которую придется заполнять иными звеньями, другими людьми. И если он, Буданов, пусть невольно, но разрушил эту цепь, то именно он в ответе за ту бездушную среду, в которой сейчас живет Антипова, именно он должен помочь ей.

Он ехал и думал о том, что женщины сильнее врастают в своих близких, они больше страдают от потерь, и мечутся в разомкнутом кругу, и принимают разные обличья, и соединяют в себе те разрозненные звенья, что остались после смерти любимого.

И вот она, Антипова, не может найти покоя ни в душе своей, ни в окружающем мире и, как камбала, выброшенная на берег, меняет свой цвет, растерянная и неумелая, близкая к гибели, лихорадочно ищет ту форму, в которой она может найти успокоение и прерванную связь с миром.

Буданов думал так, и ему казалось, что он нашел ключ к этой женщине, нашел объяснение ее метаморфозам, ее судорожным попыткам обрести себя…

Он попробовал вытащить ящик с телевизором, но одному это было не по силам. На скамеечке у подъезда сидел человек, и Буданов попросил его помочь. Тот выразительно оттопырил мизинец и большой палец, Буданов понимающе кивнул, и они, ухватившись за прорези в картонном ящике, потащили его по узким лестницам. «К Антиповой, что ли?» — спросил человек. «Да», — неохотно ответил Буданов. «Ага. Ясно, — сказал тот. — Ты ей, значит, телевизор, а она тебя, значит, в гроб сведет. Ох, чертова баба!» Буданову не хотелось разговаривать, но он все же спросил: «Почему?» — «А так, стерва и все тут. Думаешь, ты один такой? Как бы не так. Володька вот из-за нее пропал, и ты пропадешь. Как пить дать! Она ящик-то твой загонит и похоронит тебя на эти денежки. Так что свой гроб несешь. Понял?» — «Понял», — сказал Буданов, запнулся о ступеньку и чуть не грохнул свой груз, и даже вспотел от страха, как любящий отец, уронивший ребенка и подхвативший его у самой земли.