Сергей Бардин - Рассказы тридцатилетних

Я с того самого мгновения знала: руками не соврешь, выдадут. Безошибочно.

Впрочем, нет, это я только теперь знаю: по воспоминанию того мгновения.

Я вырвалась и пересела на другое место, защищенное с обеих сторон. Не к Толе.

И никогда после не рассказывала Славке, кого он согнал в кино с места рядом со мной и что он наделал.

Или я.

В одиннадцатом классе в школу на вечер встречи приехал Верховой. Он был уже инженером, кибернетиком. Бывших выпускников приехало человек десять. Их усадили перед нами на сцене, они по очереди выходили к трибуне и каялись, что недостаточно серьезно относились к учебе, о чем теперь сильно жалеют. Призывали нас не повторять их ошибок. Верховой тоже каялся.

Перед вечером я сказала своей двоюродной сестре Наде: «Пошли на вечер встречи с выпускниками. Твой Верховой приехал, говорят».

— Что мне там делать, — ответила Надя. — Они ж все ученые, а я доярка.

И она усмехнулась с презрением, противоположным ее словам.

Она была замужем за шофером, дети у них не рождались.

После вечера ночь была гулкая, как чугунный котел. Я шла домой быстрым шагом, сама перед собой притворяясь равнодушной — но всем своим слухом включившись на привычную погоню. Интересно было, кто же бросится вслед, на ходу застегивая пальто, провожать меня — Генка из параллельного 11-го «Б» или этот молокосос Шульгин из десятого: он с таким упорством приглашал меня танцевать.

Но позади почему-то было мертво. Видимо, они все перетрусили, что меня пойдет провожать кибернетик Верховой — ну да, ведь он танцевал со мной и делал вид, что ухаживает.

Вот дураки — предположить, что он пойдет со мной! Смешно.

Я шла в обидном разочаровании, и тут из-за столба на моем пути выступил Павлуха Каждан. Он дождался, когда я подойду, и молча пошел рядом. Я удивилась и немного утешилась: все-таки кто-то меня ждал, караулил, провожает.

Он ничего не сказал. Я тоже.

Мы шли мимо темных дворов, и редкие собаки, проснувшись, брехали на нас.

В пространстве как будто развели синьку, и сквозь раствор просвечивал синий снег, синие дома и синие шевелящиеся звезды. А мы все молчали, и молчание тяжелело, и все труднее было сказать первое слово. Мы тщательно вдыхали и выдыхали синий воздух, чтобы такой занятостью оправдать молчание.

Так мы дошли до ворот моего дома. Остановились. Дом был на краю деревни, и там, дальше, в темноте звезд начиналась бесконечность чужой земли. Я заглянула в небо — в холодную пропасть, как в глубокий колодец, — мне стало страшно, и я вернулась к привычным для ума домам и заборам.

Павлуха сказал:

— Что-то тебя сегодня никто не провожал.

Мне послышалась насмешка. Я постоянно ждала и боялась насмешки. О, я была уязвима.

— Почему меня должен кто-то провожать? — гордо ощетинилась я.

— Тебя всегда кто-нибудь провожает, — сказал он печально, но с полной осведомленностью.

Мне и тут почудилось обличение. Еще я подумала, как он пять лет назад в кино сказал это гнусное ругательное слово, и мне было стыдно, вдруг он это помнит. Я проверочно взглянула на него. Он смотрел в пустыню за деревней. Я обернулась: там была бесконечность земли и синее пространство.

— Кто тебе это сказал? — спросила я.

— Что? — не понял он.

Похоже, он забыл, о чем говорил. Я промолчала.

— Некоторые догадываются, что есть кое-что получше жизни, — рассеянно сказал он, снова глядя через меня. — И после этого они уже не могут всерьез заниматься кибернетикой, другими всякими глупостями и рожать новых людей.

Все ясно: он, конечно, видел, как я разинула рот на этого Верхового и как осталась с носом.

— Слушай, Павлуха, — усмехнулась я. — Что тебе сделали кибернетики?

Я вспомнила, как мы с Верховым танцевали под безумный «Маленький цветок», и рассмеялась, чтобы было не так горько. Павлуху мой смех как в пропасть столкнул, он вдруг жутко спросил:

— Выйдешь за меня замуж?

Жутко — потому что тихо, с отчаянием, и он смотрел на меня, как… как раздавленный.

— Вот это да! — Я фальшиво продолжала смеяться, я не знала, как повести себя, чтобы не оказаться в смешном положении, трусливая душа. — Замуж? Так ведь у нас же тогда будут рождаться новые дети, и придется заниматься другими всякими глупостями — мне, может быть, кибернетикой, а…

— Повтори: у нас будут дети! — Он жадно подался ко мне, как будто я его облила чем-то горячим: в грамматическом будущем времени фразы, которую я сказала — «у нас же будут дети», — ему послышалось утверждение и невольное обещание.